Андреевич встал с табуретки, на которой сидел, и прошелся по хате.
— Все это, между прочим, воспаленное воображение, — произнес он вслух. — Не наша еда лимоны! У меня своя дорога.
Он взял со стола письмо и бережно положил его в свой походный сундучок, на самое дно.
Сегодня в хате Андреевича предстояло важное совещание. Решался вопрос о слиянии Общества соединенных славян, ревностным членом которого был Андреевич, с Южным обществом.
В седьмом часу стали собираться славяне — молодые, лохматые, в расстегнутых армейских сюртуках. Они обменивались рукопожатиями, нажимая друг другу ладонь указательным пальцем. Это был знак, по которому славяне узнавали друг друга. Ждали представителей Южного общества — Сергея Муравьева-Апостола и подпоручика Полтавского пехотного полка Михаила Бестужева-Рюмина. Пока шли разговоры.
Артиллерийский поручик Иван Горбачевский, рослый украинец с косматой копной волос, сердито теребил свои и без того растрепанные бакенбарды.
— Ждать заставляют! — ворчал он. — Барские штуки…
— Нет, пусть он лучше расскажет, как он ездил в свою хохлацкую вотчину, — прервал Черниговского полка поручик Анастасий Дмитриевич Кузьмин, заливаясь ребяческим смехом. — Ведь вот забавно!
У Кузьмина был вид веселого деревенского парня: светлые, почти белые, волосы барашком, вздернутый нос и серые наивные глаза. Его смех заставил Горбачевского улыбнуться.
— Ну, чего там рассказывать! — сказал Горбачевский.
— Валяй, Горбачевский! — закричали кругом.
Горбачевский ездил к отцу, который жил где-то за Москвой.
Тот просил сына на пути в бригаду навестить родные места и посмотреть на березу, что стоит у ручья. На эту березу старик когда-то лазил мальчишкой. При этом отец передал ему связку бумаг, сказав: «Вот документы на владение имением. Мне имения не нужно. Делай что хочешь».
— Приехал я в Полтаву, — рассказывал Горбачевский, — и нашел там одного родственника. Дурак набитый и к тому же чиновник. Предлагает мне, как помещику, съездить с ним вместе в деревню. Я сначала расхохотался: всякая деревня помещичья, говорю, мне противна. Ну, а потом вспомнил, что надо березу навестить, и согласился. Как только мы с ним приехали, я, не входя в дом, — прямо к березе. Сбросил с себя сюртук, полез, чуть себе шею не своротил. Посмотрел кругом — народ собрался на нового барина поглазеть. Мой чиновник уже всех оповестил. Я отряхнулся, подошел к толпе. Они на меня глаза таращат, я на них. «Вам чего?» — спрашиваю. «А мы ваши крестьяне», — говорят. Тут я и сказал им речь, не то чтоб Цицерона[43] или там Демосфена