Самое паршивое дело было пользоваться уборной осенью (туалетом описанное выше деревянное строение при всей фантазии назвать было нельзя), когда постоянно шли дожди. Выгребная яма заполнялась водой, причем вода была где-то внизу на глубине полутора метров, так что если человек шел первый раз справить большую нужду, он ничего не подозревал. Он спокойно присаживался на корточки над очком и начинал думать о чем-то приятном, пока прямая кишка делала свое грязное дело. В момент облегчения какашка летела вниз, и (подлые законы физики) оттуда с глубины полутора метров поднимался всплеск, который по тем же подлым законам попадал точно в то место, откуда оторвалась какашка. Человек от неожиданности чуть не слетал с помоста и произносил нехорошие слова, – а что еще можно сделать? В дальнейшем техника какания вырабатывалась естественным образом у всех одинаково – после отделения какашки надо мгновенно сместить задницу в сторону от очка, чтобы подлый всплеск пролетел мимо. В этот момент многие даже злорадствовали – ага, не попал. Гипотетически можно было бы носить с собой какой-нибудь отражатель и подставлять его под всплеск, но это совсем нереально – после небольшой дискуссии этот вариант был отметен. Все крутили тазом.
В каждой половине жили по восемь двухгодичников (3–3—2). В других домах жили невезучие младшие кадровые офицеры с семьями (одна семья на половину дома) – бедные их жены. Иногда попадались какие-то штатские люди – возможно, бывшие военнослужащие, которых не смогли выселить.
Напротив общежития был такой же домик, который был перепланирован так, что одну комнату с кухней с отдельным входом занимала молодая одинокая женщина по имени Аксинья (на ум сразу приходил «Тихий дон» и Элина Быстрицкая). Еще до того, как Блинов ее увидел, он слышал много шуток и намеков от уже отслуживших год ребят. Интересно, что в них не было ничего неприличного, как это обычно бывает в мужской компании, напротив, ощущалось какое-то уважение.
Однажды в воскресенье, когда все умиротворенно маялись, наслаждаясь бездельем, Долганов, взглянув в окно, очень быстро для своих габаритов выскочил за дверь. Остальные, и Блинов вместе со всеми, прильнули к окну. Аксинья шла за водой к колонке, которая, как уже было сказано, находилась между домами. То, что это именно Аксинья, было ясно без всяких слов.
Адекватно описать впечатление, которое производила фигура Аксиньи, невозможно. Основные части женского тела, как известно, – грудь и то, что ниже спины. Невозможно было сказать, и никто не говорил, что у нее были большие сиськи или круглая попка, хотя они были приличные по размеру, а размер, как известно, имеет значение. Это бы сразу все опошлило. Грудь была немаленькая, но упруго и вместе с тем мягко стояла, и видно было, что не из-за лифчика. То, что ниже спины (все доступные слова слишком пошлы, чтобы это описывать), было идеально овальным (не круглым – круглая попка действует непосредственно на основной инстинкт) и выдающимся ровно настолько, чтобы не быть плоским, но и, не возбуждая основной инстинкт, пробуждать интеллект. Между грудью и тем, что ниже спины, была талия, не то чтобы осиная, но подчеркивающая все. Она не была красавицей, но лицо было удивительно приятным и без стервозности, которая почти всегда сопровождает красивые женские лица. Глаза с поволокой соответствовали фигуре, обещая неземное блаженство. Произведение искусства, в общем. Человек терял дар речи, видя эту красоту, но похотливые мысли ему в голову не приходили. Высокое искусство – высокие чувства. И это в то время, как в радиусе километра очень трудно было встретить вообще какую-нибудь девушку. Можно предположить, конечно, что именно из-за этого отсутствия и разыгрывается воображение у сексуально озабоченных молодых людей, но психоз был массовый. Сексуальная энергия, назло Фрейду, упрямо не сублимировалась в интеллектуальную, оставаясь где-то внизу.