Долганов уже набирал воду, удерживая рычаг, и что-то без умолку плел и плел. Аксинья смеялась. Желающие поднести воду Аксинье не выстраивались в очередь – они выскакивали, кто быстрей. Она никому не отдавала предпочтения, поэтому возможность мило побеседовать и полюбоваться ею с близкого расстояния сохранялась у всех. Кстати, когда она шла в описанное выше деревянное строение, которое также находилось между домами, все наблюдавшие жалели ее, представляя, как она, бедная, будет крутиться, и не выходили, дабы не поставить ее в неловкое положение.
Есть женщины, которые не убивают надежду ни у кого. Они как бы намекают: постарайся, и все возможно. Но в сплетни злых языков, не допущенных к столу, о том, что она с любым, как-то не верилось. Очевидно, должны соблюдаться два условия: необходимое – должен понравиться (это непредсказуемо и неисправимо, если уж не понравился), и достаточное – стараться надо сильно и искренне. О том, чтобы сразу затащить в постель, не могло быть и речи.
Долганов набирал воду и плел. О чем-то большем никто, кроме него, не мечтал. Долганов, естественно, к ней захаживал, но, очевидно, безрезультатно. Он старался, и она привечала его, как друга. Народ в общаге злорадствовал, и Аксинья нравилась им еще больше (если уж у Долганова не получается, то, видимо, хорошая девушка и, самое главное, не надо думать о том, чтобы к ней попасть – потому что, когда злые языки говорили, что она с любым, желание подло просыпалось). Всегда лучше «мне нравится, что вы больны не мной».
О чем-то большем никто не мечтал, потому что любовником Аксиньи был командир танкового полка, в котором все эти двухгодичники служили, подполковник Борзов.
Подполковник Борзов был невысокого роста, худощавый, но крепкий, злой на службе мужик. Настоящий командир, возражения неуместны. Он нечасто употреблял мат, язык его был настолько командным в прямом смысле этого слова, что и без мата его все прекрасно понимали. Полк всегда был отличным. Блинов увидел Борзова чуть ли не на следующий день после выхода на службу во время утреннего построения полка. После обычных процедур, положенных по уставу, командир давал важные наставления. Неожиданно его взгляд, привычно сканировавший строй, остановился на ком-то, и командир тут же вышел из себя.
– Лейтенант Безруков, – заорал он, – вы что веселитесь, из-за вашего разгильдяйства погиб молодой парень! Ему бы жить, а не вам. Вы не Безруков, вы Безголов. Вас судить надо, а вы тут веселитесь.
И так далее.
Безруков давно уже не веселился и стоял по стойке «смирно» – на него жалко было смотреть. Считалось, что незадолго до этого по его вине погиб молодой солдат (в армии люди гибнут и в мирное время, часто просто по глупости). Безруков сдал караул, но, вместо того чтобы довести солдат до казармы и проконтролировать сдачу боевого оружия, он отдал свой пистолет Макарова помощнику – сержанту, поручив ему сдать оружие, а сам двинулся домой (не терпелось выпить). Сержант довел солдат до казармы, где они сдали автоматы, и повел на ужин. Но пистолет Безрукова он не сдал, хотел слегка повыпендриваться. В столовой он стал демонстрировать пистолет. Какой-то молодой солдат попросил подержать оружие, и сержант милостиво дал ему пистолет, предварительно вынув магазин. Направив его на дверь столовой (там в этот момент никого не было, он знал уже, что направлять ствол на человека нельзя), бедолага спустил курок. Пистолет был снят с предохранителя и заряжен (один патрон остался). Зачем Безруков зарядил его, он и сам не мог объяснить (оружием в карауле не балуются). Прогремел выстрел. В это время мимо столовой шел строй. Пуля попала молодому бойцу в живот (из пистолета Макарова очень трудно попасть в цель, если захочешь), и он скончался в госпитале.