В это время Тигр, приложив руку к головному убору, обшаривал стоящее перед ним «дежурное тело» злым кинжальным взглядом.
Попадать ему во время доклада глазами в глаза не рекомендовалось. Могло наступить затмение. Можно было поперхнуться, заткнуться, и надолго.
Поперхнувшемуся было совсем плохо. Тягостное молчание друг перед другом с поднятыми к головам руками прерывалось только горловыми взбулькиваниями растаращенного дневального (у него непрерывно шла слюна) и могло продолжаться до обморока.
Дневальные переносили обморок стоя, привалившись к столику. У нас это называлось «отмоканием».
С тоской сердечной я ждал своего первого дневальства и, когда оно наступило, со страхом прислушивался к шорохам на лестнице. По лестнице должен был подняться он — Тигр. Вокруг тишина и слуховые галлюцинации, наконец отчётливо стали слышны шаги и покашливание, потом — сморкающиеся звуки. Идёт! Дверь распахнулась, и я шагнул как с пятиметровой вышки.
— Смирно! — истошно заорал я, чуть вращая от усердия головой.— Товарищ капитан-лейтенант…
Тигр не слушал рапорта и, слава богу, не смотрел в глаза.
— Вольна-а…— И тут раздалось: — Возь-ми-те голяк… (думаю: «Господи, а что это?») и об-рез… (мама моя, а это что?) и у-бе-ри-те э-т-о го-в-но на а-л-ле-е… (слава богу, понятно).
Но дневальный не имеет права покидать столик. Моё мешканье не ускользнуло от Тигра. Он начал медленно, с живота поднимать на меня глаза, и пока он поднимал, у меня внутри всё становилось на цыпочки и отрывалось, становилось и отрывалось.
Брови у Тигра полезли вверх. Мои брови ему навстречу сделали то же самое. Теперь он смотрел мне в глаза. Не в силах оторвать от него зачарованного взгляда, тёплым от ужаса голосом я прошептал:
— А… х… у сто-ли-ка кто будет стоять?
Глаза у Мазандаранца вылезли, и я наполнился воздухом, а он зашипел, заприседал головой; лопнуло! прорвалось! загрохотало:
— С-сы-то-лик?! Мо-ли-к?! Едри его мать! Я буду стоять! Я!
Я бросился в дверь, прогрохотал по лестнице и ещё долго-долго носился по инерции по аллеям. Без памяти, без голяка и без обреза. Я готов был руками, руками убирать это говно!
Только когда аллеи начали повторяться, я начал соображать. Потом я отправился искать то место, где успели нагадить.
О ужас! Я его не нашёл.
Лодка, всплыв, легла в дрейф. В центральном посту в креслах полулежали вахтенные, и наслаждались эти вахтенные свежим и вкусным морским воздухом.
Тем, кто никогда не лежал в креслах в центральном посту, никогда не узнать настоящий вкус свежего морского воздуха.
Лодка вентилировалась в атмосферу, а значит, все лежали и нюхали.