Я посмотрел на часы и поднялся.
— Осталось двенадцать минут до поезда.
Ужасно не хотелось ехать в офис. Я знал, что работник из меня сегодня никудышный, но, главное, не хотелось оставлять Гэтсби одного. В итоге я пропустил этот поезд, потом следующий. Уходить по — прежнему не хотелось.
— Так я позвоню вам? — спросил я.
— Звоните, звоните, старина.
— Тогда, где‑то около полудня… Из города. Мы спустились по лестнице.
— Дейзи должна позвонить… — он с надеждой посмотрел на меня, словно ждал подтверждения.
— Да… да… должна…
— Тогда до свиданья.
Мы пожали друг другу руки, и я ушел. У живой изгороди я резко остановился, потом обернулся и посмотрел в его сторону:
— Мерзавцы! Какие же они мерзавцы! — громко закричал я на всю округу. — Они и мизинца вашего не стоят!
Я был необыкновенно доволен, что произнес эти слова. Фактически, это были мои первые слова одобрения в его адрес, если вспомнить о том, что я изначально относился к нему с предубеждением. Сначала он смущенно кивнул, потом заразительно улыбнулся, словно никогда в этом и не сомневался. Его розовый костюм показался мне особенно безвкусным на фоне белого мрамора лестницы, и я вспомнил тот первый вечер трехмесячной давности, когда впервые перешагнул порог его «родового гнезда». Газон и подъездная аллея были забиты толпами гостей, зубоскалящих по поводу происхождения хозяина и его огромного состояния, а он стоял на веранде и махал рукой, прощаясь с ними, и за напускным безразличием скрывал от нескромных взглядов свои пылкие юношеские мечты.
Я поблагодарил его за гостеприимство. Мы всегда благодарили его за это — и я, и другие.
— До свиданья! — крикнул я. — Завтрак был просто великолепным!
* * *
В офисе я попытался какое‑то время поработать, даже начал составлять реестр биржевой котировки акций, но это занятие показалось мне настолько утомительным, что я и сам не заметил, как задремал во вращающемся кресле, уткнувшись носом в бумаги. Пронзительная трель телефонного звонка разбудила меня около полудня, и я подскочил как ошпаренный со слипшимися от пота и всклокоченными волосами. Это была Джордан Бейкер. Она часто звонила мне в это время — рассеянный образ жизни, с бесконечными переездами из одного отеля в другой, зваными ужинами в клубах и ночевками у бесчисленных друзей делали ее практически недосягаемой. Обычно она звонила второпях, с очередного турнира, ее голос напоминал о свежести и прохладе нежно — зеленой травки ухоженного поля для гольфа, но сегодня он был непривычно сухим и даже грубоватым.
— Я только что уехала от них, — сказала она. — Я в Хемпстеде, а во второй половине дня буду в Саутгемптоне.