— Я не буду так подробно и красочно описывать наш класс. Пусть каждый сам скажет о себе и поделится мыслями о наших шефских возможностях. Женя, начнем с тебя.
Мои ребята, как по команде, обернулись в сторону Жени Панфилова. Но оратор оказался на девичьей половине. Трудно выбираясь из своего ряда, к столу подошла Женя Жолохова, староста класса. Она среднего роста и выше средней полноты. Ей тесно в форменном платье. Об ее пышущие жаром щеки, наверно, в стужу подружки греют руки.
Зацепившись с ходу о край стола. Женя потерла ушибленное место, потом изящно провела ладонью снизу вверх по кончику маленького вздернутого носа — жест, способный потрясти незнакомца, театрально откашлявшись, заговорила.
— Как я себе представляю шефство? Да? — спросила Женя зал, близоруко щуря небольшие карие глаза. — Пожалуйста. Во-первых, чтобы мы подавали, а младшие наши товарищи брали пример.
— Не во всем, конечно, — послышалась благоразумная реплика кого-то из старших.
Женя откинула с груди короткую толстую косу и, посерьезнев продолжала:
— Что такое само слово «шеф»? Глава, начальник, руководитель. Один руководитель только руками водит, а другой водит за руку и показывает: это я делаю так, и ты делай так, если веришь мне и тебе нравится то, что я делаю. По-моему, такое шефство нам подходит. Я, например, не побаиваюсь ни математики, ни русского. У меня пятерки. Значит, я буду добиваться, чтобы и у моего уважаемого коллеги Александра Кобзаря тоже были хорошие отметки…
— Сужаешь! Не в оценках счастье! — донеслось из последнего ряда.
— Совершенно верно, товарищ Шатилов! — церемонно поклонилась в его сторону Женя. — Но согласитесь, что счастье не исключает хороших отметок. Тебе, например, до полного счастья не хватает…
— Протестую, — закричал Шатилов.
— Протестуем! — дискантом вторили сидящие с ним рядом Вертела и компания.
Виктория Яковлевна встала.
— Ты кончила, Женя? Предоставляю слово Сергею Шатилову для обоснования своего протеста.
Сережка — вечный Женин оппонент. Стоит ей только сказать «да», как у него уже готово «нет». Шатилов идет к столу метровыми шагами. Он высок и тощ. Собираясь с мыслями, Сережа потер лоб тупым концом карандаша. Послышался Женин голос:
— Опусти, пожалуйста, карандаш. Из-за него тебя не видно.
— Странно, — Сережка холодно посмотрел на нее своими монгольскими глазами. — При том широченном поле обозрения, которым ты обладаешь… — и снова обратился к залу: — Простите, что я отвлекаюсь посторонними вещами… В чем смысл моего возражения предыдущему оратору? Я утверждаю, что не одними отметками жив человек. Есть еще искусство!