На Юркин зов класс откликается десятком осмелевших голосов:
— Правда, чего там!
— Только и знает, что кричит!
— Даже неохота в школу идти из-за арифметики!
Эх, позвать бы сюда Тину Савельевну — пусть послушала бы! Но такие чудеса еще, к сожалению, не практикуются, и я тороплюсь к земной реальности, по законам которой мне следует немедленно спасать честь мундира моего коллеги, пока его окончательно не запятнали.
— Я поговорю с Тиной Савельевной и передам ей ваши пожелания, — обещаю я и тут же исправляю перекос: — Мы обсуждаем не Тину Савельевну, а Кобзаря. Послушать некоторых, так Тина Савельевна — плохая, а Кобзарь золотой… Воронов, твое слово.
— Какой там Кобзарь золотой! — в голосе Генки злая насмешка. — До сих пор вместо разбитой чернильницы ни одной не принес. И вообще!..
Тайна Генкиного «вообще» тут же раскрывается:
— Рад, что сильный!
— Ко всем лезет, задирается!
— Как чуть, так сразу: «Живой из школы не уйдешь!»
Сашка поднимает голову, оглядывается на каждый окрик и, помрачнев, вскакивает с места.
— Кого я хоть раз ударил?! Кого?!
— Хотя бы старосту пятого «Б» Еременко Бориса! Вот кого! Забыл? — звенит Ларискин колокольчик.
— А тебе его жалко стало? Да? — с каким-то подтекстом, очевидно классу понятным, говорит Сашка. Мне пока смысл сего непонятен. — Пусть не лезет в чужой класс! Еще получит! А своих я никого не трогал.
— Зато всем грозился, — уточняет Красюк.
— Только и знаешь, что командовать! Рад, что староста! — поддерживает Радченко.
— Сам староста, а у самого двойки. Все звено тянет, — осмелев, вставляет Борька Малинин.
— А что ты сделал как староста? Ну скажи, — требует Шушин.
— Сделает! Как же! — встает, подбоченясь, Лариса. — Один раз попросила закрутить винтик в парте, так он надулся и говорит: «Напиши мне заявление, а я завхозу Генке прикажу». Скажешь, не было?
Странное дело! Никто больше не говорил о Сашкином проступке. Вспоминали все что угодно, только не сорванный урок. Минуя следствие, ораторы докапывались до причины. И отрыли ее наконец. Расшифровали: Кобзарь — самолюбивый зазнайка да и формалист порядочный.
Когда Сашка вгорячах крикнул: «Могу больше не быть старостой! Кого побаиваться-то!», никто не стал его упрашивать. Наоборот, отставка Кобзаря была принята с явным удовлетворением. Мы вывели его из состава учкома. Других наказаний решили не применять — и этого с него хватит.
Летучку довела до конца Оля Бабушкина, новая староста класса.