Гейджу только завтра исполнится десять, но он знал, почему мистер Хоукинс держит старика и не берет арендной платы, — не считать же таковой обязанность присматривать за клубом. Мистер Хоукинс жалел его. И Гейджа тоже, потому что матери у него не было, а отцом был никчемный пьяница.
Другие люди тоже его жалели, и это отталкивало Гейджа. Но не от мистера Хоукинса, тот никогда и виду не подавал, что жалеет его. А если Гейдж выполнял какую-нибудь работу в боулинг-клубе, мистер Хоукинс давал ему денег втайне от старика. И заговорщически подмигивал при этом.
Он знал — черт возьми, это знали все, — что Билл Тернер время от времени поколачивает сына. Но мистер Хоукинс был единственным, кто садился рядом с Гейджем и спрашивал, что тот хочет: вызвать полицию, социальную службу или на какое-то время пожить вместе с его семьей?
Гейдж не хотел ни копов, ни благодетелей. От них только хуже. И хотя он отдал бы все, лишь бы жить в красивом доме Хоукинсов с достойными людьми, но попросил мистера Хоукинса об одном, чтобы тот — пожалуйста, ну пожалуйста — не увольнял его старика.
Ему легче жилось, когда мистер Хоукинс занимал отца работой. Если, конечно, старина Билл не ударялся в загул и не распускал руки.
Знай мистер Хоукинс, как лихо приходилось Гейджу в эти моменты, он непременно вызвал бы копов.
Поэтому Гейдж ничего не говорил и научился скрывать побои — вроде тех, которые пришлось вытерпеть накануне вечером.
Гейдж осторожно вытащил три банки холодного пива из запасов отца. На спине и ягодицах следы от ударов еще не зажили и сильно болели. Он предвидел побои. Ему всегда доставалось накануне дня рождения. Еще раз отец выпорет его в день смерти матери.
Эти два дня стали традиционными. В остальное время порка случалась неожиданно. Но если у старика была постоянная работа, в большинстве случаев все ограничивалось небрежной затрещиной или тычком.
Входя в отцовскую комнату, Гейдж не старался вести себя тихо. Прервать пьяный сон Билла Тернера мог разве что штурм, предпринятый «Командой А»[3].
Комната пропахла пивом, потом и сигаретным дымом, и красивое лицо Гейджа сморщилось от отвращения. Он достал из туалетного столика полпачки «Мальборо». Проблем с этим не будет — старик все равно не вспомнит, оставались ли у него сигареты.
Потом Гейдж без колебаний раскрыл бумажник и достал оттуда три долларовые купюры и одну пятидолларовую.
Пряча деньги в карман, он взглянул на отца. Раздетый до трусов, Билл распростерся на кровати и храпел, приоткрыв рот.
Ремень, которым он вчера вечером охаживал сына, лежал на полу рядом с грязными рубашками, носками и джинсами.