С приходом февраля темное время суток стало по-настоящему темным, а свет начал светить еще безжалостнее. Жар поднимался от асфальта горячими волнами, заметными даже глазу. Чем длиннее становились дни, тем хуже я спала.
Мамино состояние казалось нестабильным. Иногда она чувствовала себя прекрасно: могла пойти на работу, заняться мелкими делами или приготовить ужин. А порой очередной приступ валил ее с ног. Однажды, придя домой после школы, я увидела, что она лежит под тремя одеялами. У нее стучали зубы, ее бил озноб. Шел восемнадцатый светлый час, уличный термометр показывал больше тридцати градусов тепла.
— Не переживай, — сказала она, дрожа всем телом. — Скоро пройдет.
Но я не могла не переживать.
Тогда многие полагали, что причины синдрома кроются в психологическом состоянии людей. Что дело не в изменении силы притяжения, а во всепоглощающем чувстве страха.
Папа, вернувшись в ту ночь домой, предположил, что у мамы нервное расстройство.
— Ты хочешь сказать, что я все выдумываю? — тяжело вздохнула она в ответ.
— Я не это имел в виду, Хелен.
Папа поставил в микроволиовку наш ужин — замороженную пиццу. Когда мама болела, он сам все делал по дому. Но мысли его витали где-то далеко. Я чувствовала это по тому, с каким видом он протягивал мне стакан с молоком, как произносил для проформы «Как дела в школе?» или «Ты сделала домашнее задание?».
— Я просто говорю, что у тебя стресс, — мягко продолжил папа.
Мама покачала головой:
— Мои симптомы реальны.
— Это правда, — поддакнула я.
В те дни я всегда принимала сторону мамы, хотя про себя обрадовалась папиному предположению. Ведь от тревоги не умирают.
Следующей ночью впервые за несколько месяцев появились намеки на хорошие новости: накануне наши сутки выросли всего на шесть минут, что являлось минимальным приростом времени с начала замедления.
— Здорово, правда? — сказала я.
Родители промолчали.
— Думаю, уже слишком поздно, — вырвалось у мамы. Она давно не мыла голову, и волосы у нее стали сальными.
— Брось, Хелен, — отозвался отец, переводя на меня взгляд. — Конечно, это отличное известие.
Прохладный ветер колыхнул жалюзи у нас за спиной.
— Что изменит отрицание очевидного? — сказала мама.
Не уверена, что папа внутренне с ней согласился. Он придерживался другого мнения о правде и лжи.
— Отличное известие, — повторил он, крепко сжимая мое плечо.
Мама выключила телевизор.
— Ты должна правильно оценивать происходящее, Джулия. Все катится в тартарары, — подытожила она.
Начались напряженные дни. Родители общались все меньше и меньше. После долгих часов шпионажа с телескопом я снова подловила отца с Сильвией. На этот раз это случилось утром: он якобы поехал на работу, а мама задремала на диване. Он припарковал машину и зашел со стороны улицы пешком. Перед тем как скрыться за калиткой Сильвии, папа трижды обернулся на наш дом. Я мало знала о том, как развиваются подобные истории, и все больше боялась, что он уйдет от нас насовсем.