Пока родители решали, что делать с нашей лужайкой, она окончательно облысела. Земля стала грязью. Червяки извивались на поверхности в поисках лучшего жилья: им удавалось доползти до цементированной подъездной дорожки, только чтобы поджариться там на солнце и затем оказаться размазанными по колесам наших машин.
Жимолость завяла. Бугенвиллеи больше не цвели.
По всей Америке фермерские поля покрылись огромными теплицами. Гектары земли оказались спрятаны под стекло. Тысячи натриевых ламп снабжали светом помидорные грядки и апельсиновые деревья, клубнику, картофель и кукурузу.
— Труднее всего придется странам третьего мира, — заявил глава Красного Креста в одной из утренних телепередач. Голод предрекали Африке и, частично, Азии. — У этих государств просто не хватит финансовых ресурсов для адаптации.
Но и для нас новые решения стали временными. Фермы потребляли слишком много электричества. Двадцать тысяч ламп под потолком всего одной теплицы за полчаса съедали столько энергии, сколько средняя семья использовала за год. Пастбища очень быстро превратились в непозволительную роскошь, говядина стала деликатесом.
— Теперь мы вынуждены менять курс на противоположный, — признался руководитель крупнейшей на тот момент организации по охране окружающей среды в интервью во время ночного выпуска новостей. — Нам следует снижать, а не повышать потребление зерновых культур, которые нуждаются в большом количестве света.
С прилавков уже пропали бананы и другие тропические фрукты. Бананы! Как странно звучит слово, если годами не произносить его вслух.
Ученые искали средство спасения. Большие надежды возлагались на генную инженерию. Шли разговоры о каком-то чудесном рисе. Исследователи занялись изучением болотистых тропических лесов и сумрачных океанских глубин, где — практически без света — все-таки что-то росло. Они хотели скрестить гены выносливых диких растений с культурными овощами и злаками, составлявшими мировой запас продовольствия.
Мы то паниковали, то успокаивались. Смятение накатывало на нас волнами. Настроения в обществе быстро распространялись и быстро менялись. Порой целые недели проходили относительно спокойно. А потом вдруг какая-нибудь плохая новость вызывала вспышку спроса на консервы и воду в бутылках. Мамина коллекция предметов первой необходимости продолжала увеличиваться. Я находила в гардеробной свечи, а в гараже — банки с консервированным тунцом. Под родительской кроватью рядами стояли пятьдесят банок арахисовой пасты.
Замедление неумолимо наступало. Дни растягивались. И мы понимали, что ручеек прибавляющихся минут однажды превратится в потоп.