Пятерка качков быстро, но без излишней торопливости прошла сквозь сторонящуюся толпу и развернулась плечо к плечу, как строй на тренировке: ноги на ширине плеч, свободно опущенные руки чуть согнуты. На азербайджанца походил разве что один из них, смуглый и не такой спортивный, как остальные. Шурка с неудовольствием отметил, что черные кожанки на них, похоже, дороже, чем на авроровцах.
— Расул, люди поговорить хотят,— сказал ушибленный, потирая выше поясницы.
— Зачем стволы? — сказал смуглый Расул.— Для разговора слова есть, правда?
— Сейчас будут слова — для начала,— сказал Шурка.— Вы, значит, и есть азербайджанская мафия?
И форма вопроса, и вид задавших его были странны. Наличествовала неожиданная сила, и трудно было сообразить, каковы ее подлинные размеры и как себя перед этой силой вести.
— Все скажу,— помедлив, ответил Расул,— но не здесь, наверное? Здесь люди торгуют. А с кем я говорю?
— А ты не говоришь. Ты слушаешь и отвечаешь на вопросы. Что на лентах написано — видишь? Читай!
— Допустим, «Аврора» написано.
— Вот тебе ответ, и вот тебе объяснение. Азер?
— Я из Ленкорани,— со спокойным достоинством ответил Расул.— У нас рядом, кстати, станций Аврора есть.
— Да? Станция? Тебе ее мало было? А здесь что делаешь?
— У меня свой бизнес. Есть временная прописка. Семью кормлю. Имею право. Почему ты спрашиваешь?
Раздражало то, что он не боялся. Десяток маузеров заставлял пацанов быть осмотрительными, и только. В рукопашной крепенькие и тренированные бойцы наверняка взяли бы верх над численно превосходящим противником. Тем слаще и злее было чувствовать свою силу не в себе самом, а в причастности к той силе, которая за тобой — преимущество солдата над бандитом: «Ты круче меня, но вы шваль перед нами».
— Перешлепать вас, что ли,— вслух подумал Шурка и задрал ствол маузера от бедра.— Не двигаться!!! — из низа горла рыкнул он, когда рука одного медленно поползла под куртку.— Руки на голову!
Безнаказанно и с праведной целью убить нехорошего человека, не желающего морально сломиться, когда ты вооружен — большой соблазн.
— Целься,— скомандовал Шурка и вдруг почувствовал, что внутренний стопор уже отпущен и держится в зыбком неустойчивом равновесии, в позванивающем холодке подложечки, и ничто сейчас не удерживает его от того, чтобы сказать «огонь!» и еле уловимо усилить давление указательного пальца на спуск и застрелить стоящего перед ним, сделать живого мертвым.
Если собака прекрасно чувствует выброс адреналина в испугавшемся ее, то и человек обычно вполне улавливает переход угрозы за грань, где она становится неотвратимой смертельной опасностью. Читая в лицах перед собой, бойцы побелели.