— Есть закон,— сказал Шурка.— Опасную информацию — сбрось. Тогда ты будешь уже никому не нужен.
— На телевидение надо, чтоб передали,— предложил Бохан.
Шурка захохотал. Ольховский поморщился.
— Извозчик! Гони в Думу!
— Точно! Там ор поднимут!
— Ксерокс надо снять на всякий случай!
— У них прямо там ксероксы должны быть.
— Вообще охренели — весь город взрывать…
У главного подъезда Думы в Охотном уже собралась обычная мелкая демонстрация — с парой невнятных лозунгов и неразборчивыми призывами. В дверях то и дело показывались два-три молодца в малиновых пиджаках: они выносили на руках очередного сопротивляющегося мужика. На «раз-два-три» его, качнув, по дуге пускали на тротуар. Дрыгнув лаптями, мужик шлепался, поднимался, ощупывая поясницу, и отходил отряхиваться в сторону, освобождая посадочную площадку для следующего. Иногда мужик случался дороден, в расчищенных сапогах и с ухоженной бородой; такого обычно спускали тычком взашей и пинком, и он шлепался на брюхо, а ближайший из демонстрантов подавал ему откатившийся картуз.
— И это вы называете демократическими выборами! — не слишком громко, с опаской, выкрикивал худой мужик в рваном зипуне, с медным крестом поверх.
Рядом стояла шаланда, набитая узлами и фанерными чемоданами; на груде пожитков сиял пузатый самовар и мокла канарейка в клетке.
— Парламентские фракции делят комитеты государственной безопасности,— тоном экскурсовода прокомментировал извозчик.— Ничего, мы с бокового входа заедем.
Малиновый амбал вынес, брезгливо кривясь, огромную фарфоровую вазу, расписанную китайскими драконами. Он подтащил ее к мусоровозу, приткнувшемуся за шаландой, и с натугой метнул. Ваза раскололась над разинутым ковшом, сполз бурый потек, запахло отвратительно и характерно.
— Ишь насрали депутаты,— добродушно усмехнулся извозчик.
Он чмокнул, дернул вожжой и свернул на Большую Дмитровку. С этой стороны здание чрезвычайно напоминало Зимний дворец. Не то чтобы вовсе Зимний, но сходство было. Даже крыльцо с атлантами высилось дальше по фасаду.
— И жить еще в надежде до той поры, пока атланты небо держат на каменных руках,— сказал извозчик, превращаясь в доцента-шестидесятника.— Только они и не воруют — руки заняты. Как насчет шестидесяти рублей, командир? Все же крюк сделали.
Просторный дворцовый холл отблескивал зеркалами и мрамором. Секьюрити пасла вход и киоск с сэндвичами и глянцевыми журналами.
— Могу ли я видеть кого-нибудь из депутатов Думы? — обратился Ольховский к ближайшему охраннику.
— Можете, разумеется, ваше превосходительство,— отвечал тот, соединяя в стойке «смирно» почтительность с небрежностью бывалого служаки,— но не здесь.