Счет составил девятьсот двадцать рублей, что на тот день равнялось сорока долларам.
— И ты хочешь, чтобы вот за эту выпивку и закуску я отгрузил тебе, значит, четыре выстрела, которыми можно в хлам разнести все ваше говенное Адмиралтейство? — изумился артиллерист. При этом он не мешал Колчаку расплачиваться.
— Повторить! — приказал Колчак официанту.— Мушкой лети!
— З-зачем? — сурово спросил артиллерист.
— Двадцать,— ответил Колчак.— Это предел. Это полторы штуки баксов! Ты в месяц сколько получаешь?
— Это ты брось. Я же тебя не спрашиваю, почем и кому ты это перетолкнешь.
— Мне для стрельб!
— Стреляй, но не свисти. Для стрельб никто и трешки своей не выкинет. Конечно для стрельб! Но я не интересуюсь, кто будет стрелять, где, в кого и за что — это все не мое дело.
— Слушай,— сказал Колчак и замер с восторгом на краю бездны: — Эх! — ухнул он и в отчаянии ударил по колену.— Вот тебе мое последнее слово! Заедем с другой стороны. Сегодня «Волга» — «Волга»! ГАЗ-3110! Новая! Теплая! Стоит три тысячи. Три тысячи! Я плачу тебе две.
— Почему две?.. Три!
— Две триста.
— Ладно. Две пятьсот.
— Нету, нету, больше нету!
— Черт с тобой. Жмот. За грузовик снарядов — недельную зарплату американского полковника!..
— Ты за год получаешь недельную зарплату американского мусорщика.
— Ненавижу янки,— сказал полковник.
— Короче — когда стрельбы?
— Я тебе позвоню. Но транспорт твой!
Вывалившись из-под вывески в перекошенную холодными фонарями ночь, Колчак сориентировал полковника в сидячее положение внутри такси, махнул вслед красным огонькам и озадачился проблемой возвращения. Он оседал под мухой, лежавшей на плечах, как оленья туша.
Забытый Шурка храпел и тосковал в «жигулях».
— Ты водить умеешь?
— Никак нет.
— Садись за руль… Заводи!
— А если вмажемся куда, товарищ капитан первого ранга? — усомнился Шурка.
— И в страшном сне не мечтай. До пенсии будешь мне на ремонт деньги по улицам в свой ящик собирать.
12
Впервые в жизни Ольховский познал счастье труда. Счастье труда — это чувство, которое испытывает заказчик, глядя, как рабочие ремонтируют крейсер «Аврора».
Работяги ползали в железном чреве, трещали сваркой, жужжали фрезой и доводили дело до ума при помощи кувалды и многострадальной матери. Они курочили и восстанавливали машину с добродушной невозмутимостью пролетариев на договорной оплате.
Бригадира сводной команды звали Юрий Арсентьевич. Арсентьевич поседел в трудах, не учтенных никакими планами и сводками. Свой путь организатора производства он начал много лет назад с должности заместителя директора Казанского собора по хозчасти. Собор выполнял официальную функцию Музея истории религии и атеизма, а его завхоз — функцию снабженца дачных строек, продавая кровельную жесть, доски, кафель и цемент и поставляя напрокат грузовичок и старый автобус. Обеспечивал он и рабсилой, не давая засидеться четырем подчиненным бездельникам. В результате проведенной в соборе реставрации образовались дача, машина и беременная машинистка. Музею остались запах опиума для народа и выбранные на десять лет вперед фонды. Ольховский нарыл умельца в конторе Балтийского завода.