Мэгги подошла к старику и села рядом. Понаблюдав за его работой какое-то время, она спросила:
— Давно вы этим занимаетесь? Красиво получается.
Старик снова наклонился, сплюнул и, неторопливо вытерев рот рукой, кивнул:
— Да почитай всю жизнь.
— Красота-то какая! Здорово!
Мэгги действительно никогда в жизни не видела такой искусной работы. Большие печальные глаза оленихи словно магнитом притягивали взгляд Мэгги.
— Послушай меня старика, дочка. Вот что я тебе скажу: никто к тебе не пойдет.
Мэгги неохотно вернулась к прерванному разговору:
— Не может такого быть, чтобы никому не нужна была работа.
— Так точно. Не может. Тут многие ищут, но к тебе не пойдут.
Старик ее озадачил. Отчего же такая немилость? У нее не было врагов, да и не могло быть, она даже не знала здесь никого.
Положив фигурку оленихи на ладонь, старик отвел руку в сторону и взглядом знатока полюбовался работой.
— Ты тут ни при чем. Это шахта.
— Проклятая Дыра?
— Вот именно! Батте Фесперман никого туда не пускает.
— А кто такой Батте Фесперман?
— Привидение, которое живет в твоей шахте.
— О Боже, абсурд какой! Вы хотите сказать, что взрослые люди верят этим сказкам о привидении, которое якобы живет в шахте, и поэтому отказываются от работы?
— Точно. — Старик опять сплюнул.
— Боже, полная галиматья!
— Ты, дочка, чего ругаешься? — нахмурился старик.
— Кто ругается? Я? Что вы?
— А что это такое?
— Что?
— Ну этот… как его… галиматья? Ругательство какое или как?
— Нет, нет, что вы, — смущенно залепетала Мэгги. — Это не ругательство. Галиматья — это значит… глупости… то есть, я хотела сказать… я хотела сказать… ну, это когда люди рассуждают о том, чего не знают… — Она совсем смутилась.
— То-то я гляжу — и говоришь ты не по-нашему. Народ сказывает, издалека ты. Из-за океана откуда-то, а? У вас там все так говорят?
— Да нет, не все. Но я думаю, слово «галиматья» знают не только у нас.
— Ишь ты? А я и слыхом не слыхивал. Надо же! — сокрушался старик.
Они помолчали. Старик вырезал заднюю ногу оленихи, а Мэгги, затаив дыхание, следила за каждым его движением. Несколькими искусными штрихами он наложил тонкий и изящный рисунок. Кисть поднялась чуть выше, он еще раз взмахнул рукой, как волшебник, и, казалось, олениха ожила.
Мэгги вздохнула и устроилась поудобнее на скамейке. Поджав ноги, она обхватила их обеими руками и, положив подбородок на колени, принялась наблюдать за каждым, кто подходил к доске объявлений. Порой у объявления собиралось несколько человек, и тогда до ее слуха долетали обрывки разговора и громкий смех, который действовал ей на нервы.