Здесь же, в кармане, и ее фотокарточка. Никанорову хочется взглянуть на карточку, но это невозможно: в окопе совсем темно. «Надо спать», — решает Никаноров. Но теперь уже не собственные мысли, а сосед по окопу Миша Удальцов мешает ему. Миша ворочается и что-то бормочет вполголоса.
— Чего не спишь-то? — спрашивает Никаноров.
— Мать вспомнил. Старенькая она у меня, часто хворала — жива ли? Писем что-то нет.
— Пришлет. Помолчали.
— Ну а ты чего не спишь? — в свою очередь поинтересовался Миша. — Или комсорг ваш заводской спать не дает?
— Вспомнил и ее.
Удальцов и Никаноров — друзья, они решительно все знают друг о друге.
— Знаешь, Мишка, чувствую я, словно бы другим человеком стал. Вспомнится что-нибудь, и кажется, не я это был, а кто-то другой. Вот припомнил, как первый раз с парашютом прыгал, и не верю, что я таким был… Рассказать?
Мише Удальцову не особенно интересно, как Никаноров научился прыгать с парашютом, но из деликатности он говорит:
— Валяй!
— Я ведь строгальщик, — немного монотонным голосом начинает Никаноров, — на заводе работал. Ребята у нас были дружные. В выходной как-то собрались поехать в парк культуры. Ну, ходили, бродили по аллеям, а потом кому-то в голову пришла мысль — на вышку. Все спрыгнули, а я сробел. Посмотрел вниз и не могу решиться. А товарищи уже на земле, кричат мне, поторапливают. А я, как истукан, стою и не знаю, что мне и делать-то. Прыгнуть боязно, вниз спуститься по лестнице стыдно. И все же не стал прыгать. Эдак осторожненько спустился на землю. А ребят нету. Ушли. Сел я в троллейбус — и домой. Ладно! На другой день выхожу на работу, а ребята со мной почти не разговаривают. Да еще и в стенной газете про этот случай написали, карикатуру нарисовали и вообще стали подтрунивать надо мной. А тут еще Лиза Болотова… Прихожу в клуб на танцы, приглашаю ее на вальс. А она отказывается. И так мне обидно стало. Думаю: за кого же меня принимают? В следующий же выходной в парк пошел и раз шесть или семь с вышки спрыгнул. Вот я теперь и думаю: на пустяковом деле струсил, а здесь, на войне, вроде не хуже других…
Где-то в стороне заработал мотор, залязгали гусеницы. Удальцов, не дослушав товарища, поднялся на ноги, высунулся из окопа. Выглянул из своей щели и пулеметчик Василий Будрин.
Этот опытный и очень смелый солдат не мог переносить лязга гусениц. Его всегда румяное остроносое лицо сразу побледнело, и весь он превратился в слух. Причиной тому — случай под Москвой, когда вражеские танки чуть не задавили его в окопе. Но вот опять стало тихо. Будрин облегченно вздохнул и тут увидел выросшего словно из-под земли командира взвода.