Голубые глаза Стейси смотрели на Эми.
— Он красавчик, — прошептала Стейси. — По пути домой загляни через стекло в комнату для новорожденных. Он в последнем ряду, в правом углу. Медсестра сказала мне. Ты его узнаешь, у него огромная голова и рыженькие волосы. — Стейси качнула головой. — Он очень красивый.
Эми с матерью ехали домой в полном молчании. Она в порядке, сказала Эми, садясь в машину, и притихла. Эми сидела, отвернувшись к окну, и Исабель, которая уже открыла рот, собираясь задать вопрос, закрыла его. Было уже темно. Они проезжали мимо домов, лужаек, бассейнов, смутно видневшихся в туманном свечении фонарей, фар и окон домов.
Где-то сейчас мистер Робертсон?
Водитель впереди включил подфарник и выключил, повернув, красный свет еще мигал, когда он съезжал на другую дорогу. Потом еще долго были видны только деревья — ели и сосны, стоящие по обочинам во мраке. И в этой молочной вечерней темноте Эми молча сидела рядом с матерью и воображала себя голой, катящей яйцо по длинному сосновому полу коридора, где приличного вида мужчина в деловом костюме (как один из диаконов, которые ходили с тарелкой для подаяний в церкви) скорчился с невыносимым вожделением на лице.
— Еще разок, — шептал он, умоляя ее, — покати еще раз.
И она согласится, она будет катить яйцо умело, не спеша, равнодушно поглядывая на мужчину, уставившегося ей в зад. Запах реки наполнил машину, они въехали в Ширли-Фоллс.
— Я видела ребенка, — сказала она Исабель. — Вообще-то нельзя, но Стейси сказала мне, где он, и я заглянула, уходя.
Она не рассказала матери, что стояла в больничном коридоре, шепча молитву, посылая через стекло благословение спящему рыжему ребенку, благословение, о котором он никогда не узнает. Она поведала ему, что видела, как он рос в животе матери, когда они сидели на своем излюбленном месте в лесу, и что она, Эми, клянется любить его всегда — этого она тоже не рассказала матери.
Исабель ничего не ответила. Они въехали во двор в тишине.
Эйвери Кларк взял недельный отпуск. Он всегда в августе отправлялся в горы, из года в год снимая один и тот же домик на озере Наттетук. Эйвери удил с сыновьями рыбу, плавал вместе с Эммой вдоль узких мостков, жарил хот-доги и нежился в холщовом гамаке, натянутом меж двух сосен. Все эти удовольствия ежегодно запечатлялись на фотографиях, стопки которых Эйвери с нескрываемым удовольствием демонстрировал Исабель, едва забрав из проявки в ателье напротив.
И это всегда разбивало ей сердце. Она стояла у стола и, осторожно держа фотографию за уголки, чтобы не оставить отпечатков на изображении задницы Эммы в момент, когда она перешагивает с причала в каноэ, привычно восхищалась.