Да и теперь это было невозможно, она не находила для этого слов, хотя и чувствовала, глядя из окна на проносящийся пейзаж, что страшно раздражена: ведь после всех этих поцелуев в лесу он так ничего и не сказал ни о своей жене, ни о себе в связи с их отношениями («Кроме россказней о его прошлом», — подумала она сердито), ничего о важном, ничего о своих планах и надеждах на их совместное будущее.
После долгого молчания, когда он свернул с Двадцать второго шоссе и остановился под деревьями в рощице недалеко от лесной дороги, Эми спросила:
— Вы себя хорошо чувствуете?
— Прекрасно, — ответил он и, вытащив ключ из зажигания, снова коснулся ее руки.
Но он и в правду выглядел рассеянным и молчал все время, и все шло не так, как обычно. Когда он целовал ее, когда обнимал, она чувствовала, безразлично и просветленно, только уколы еловых иголок под голыми ногами и прерывистое, глубокое дыхание человека, который ритмично двигался на ней.
Они оба вспотели. Обнимая его, она чувствовала, как взмокла на спине его мятая рубашка. Наконец он перекатился на спину и сказал, глядя в небо:
— Я думаю, мы оба понимаем, что это был не самый лучший день.
Она ничего не ответила. Помедлив, он протянул ей руку и помог встать. Они вернулись к машине.
— Тебе надо бы поступить в Бостонский колледж, — сказал он вдруг.
Она ничего не ответила и, стряхнув иголки с ног, села в машину.
Он осмотрел царапину на двери и тоже сел в машину спиной к двери, устроив локоть на рулевом колесе. Другой рукой он провел по внутренней стороне ее руки и улыбнулся, когда заметил, что Эми покрылась гусиной кожей.
— Ты дрожишь, — сказал он, — а ведь жарко.
Он ей почти разонравился. Она закрыла глаза, вздрагивая. Приборная доска в молочном свете казалась пыльной. Собственная кожа казалась Эми липкой и скользкой.
— Эми, — сказал он, — ты ведь знаешь, что всегда будешь любима?
Она взглянула на него. Сегодня она молчала слишком долго, но его глаза, добрые и печальные, заставили ее сказать:
— О боже, это звучит как прощание.
Он прижал к себе ее голову, шепча:
— Нет, нет, нет! — и, гладя ее волосы, добавил: — Мы что-нибудь придумаем, малышка Эми Гудроу.
Она потянулась к нему, готовая снова целоваться, но, казалось, в его намерения поцелуи не входили, он хотел просто смотреть на нее. Так что она села, стыдливо уставившись на свои ладони, лежащие на коленях.
— Эми, — попросил он тихо, — сними блузку.
Она встрепенулась, посмотрев на него изумленно. Он наблюдал за ней через полуопущенные веки. Она медленно расстегивала пуговицы, плоские и сияющие, одна из них сверкнула на тусклом солнце.