Пока солнце не достигло зенита, обитатели дома спали. Тишину время от времени нарушали резкие возгласы – женщины молились или жаловались на свою судьбу многочисленным восточным богам. Мария иногда поневоле просыпалась, но тут же закрывала глаза. Потом все как-то неожиданно проснулись, воздух наполнился смехом и криками; откуда-то доносился плеск воды. Всех позвали к трапезе. Боги, как же они были голодны!
Рабы прибрали в доме, и там не осталось и следа от ночного веселья.
Некоторые события этого дня навсегда врезались в память девочки. Во-первых, еду готовил мужчина! И есть можно было сколько душе угодно! Ее упрашивали: «Возьми еще лепешку. Ты пробовала курицу? Ты должна поесть белого мяса, из грудки. Сыр совсем свежий… Нет, наверное, для тебя он чересчур острый. Но тогда полакомись чем-то, что тебе по душе. Может, печенье с инжиром, в медовой глазури? Изюма хочешь?» За каждый съеденный кусочек Марию ожидала похвала – какая умница!
Были и другие чудеса. Женщина, сидевшая рядом с Марией, оказалась обладательницей копны золотых волос. И глаза у нее были голубые! Мария заметила, что и сама Эфросин была голубоглазой. Но самой удивительной деталью во внешности Эфросин были волосы, рыжие, сверкающие огненными искорками.
Малышка никого не оставила равнодушным. Когда все убедились, что девочка не понимает их речь, стали громко просить Эфросин оставить ребенка.
– Пусть остается, мы сошьем ей новую одежду» будем ее учить. Она такая славная!
Эфросин избегала отвечать подробно.
– Это ребенок кентуриона Леонидаса, – только и сказала хозяйка дома.
Женщины смеялись. Они не могли понять, каким образом мужеложец Леонидас смог сделать кому-то ребенка.
– Нет, мне кажется, он нашел эту девочку в горах, когда возвращался в город.
После еды все разбрелись по саду. Мария крепко держалась за руку Мириам. Одна лишь Эфросин осталась в доме, закрывшись в своей комнате. Там она пересчитывала деньги н вела учет доходам. У нее, как всегда, было много забот. Одна из девушек была избита. Эфросин осмотрела ее раны и послала мальчишку-раба за лекарем.
Когда он прибыл, Эфросин решила, что было бы неплохо заодно осмотреть и ребенка. Откровенно говоря, женщина хотела поскорее избавиться от Марии. Дом веселья – не место для ребенка, но в то же время Эфросин, как и все прочие, чувствовала привязанность к малышке. Было в ребенке что-то невыразимо притягательное, светлое и в то же время таинственное.
«Ну уж нет, это проблемы Леонидаса, – сказала себе Эфросин. – Хочет, чтоб девчонка жила здесь, – пусть приготовится к тому, что платить придется немало. Нужно будет освободить Мириам от работы, чтобы она могла позаботиться о малышке – обучить нашему языку и рассказать, как следует себя вести. Кроме всего прочего, ей нужно привить манеры. Боже, как безобразно она ест!» Эфросин потратила некоторое время, вычисляя, во что ей обойдется вынужденный отпуск Мириам.