Она услышала его голос на одной из площадей Антиохи – то был Симон, что принял имя Петр. Он ничуть не изменился – рыбак с берегов Галилейского моря сохранил и могучую стать, и точеные черты лица, и взгляд – наивный и беспечный. И вот донеслось, как далекое эхо:
– Любите друг друга, – призывал голос.
И Он тоже говорил так. Лишь теперь женщина осознала: Он не понимал, какую боль причиняет людям любовь.
– Любите друг друга, – словно заповедь повторял рослый мужчина. В его глазах светилась вера.
В следующий миг Симон уже возвещал о неугасимом свете. «Он не знал о том, что люди обречены блуждать во мраке, – удивленно подумала женщина, – собственный свет слепил Его. Может быть, именно поэтому Он избрал самую темную из всех смертей».
Настало время для молитвы, так хорошо ей знакомой: «Отче наш…» Народ на площади рассеялся. Послышались два издевательских смешка и тут же как будто захлебнулись. Отблески былого света жили в словах Симона Петра, но сами слова утратили начало волшебства. Давно ли оно совершалось? Продолжалось ли до сих пор?
По дороге домой она думала о том, как ненавидит этого рыбака с луженой глоткой и как стыдится своих чувств, и пыталась молиться: «Отец наш, прости мне все греховные мысли».
Она сожалела, что вообще пошла на площадь, сначала нужно было хорошо подумать. Ей потребовались годы, чтобы стереть из памяти Его лицо, руки, глаза и губы. Даже сладость ночей ушла в небытие. Но труднее всего было изгнать из памяти Его улыбку – видения этой улыбки не давали Марии покоя.
О пророке из новой секты, что собирался проповедовать в иудейском конце площади, она узнала от соседки:
– Мне любопытно было бы послушать, но мужу я перечить не смею, – так она сказала.
– Я и сама не прочь взглянуть на этих чудаков, – ответила Мария, сложив губы в горькой усмешке. Она подумала о Симоне Петре, что трижды отрекся от Господа.
Когда Мария готовила себе завтрак, любопытство ее превратилось в навязчивую идею: «Пойду. Надену черную накидку, прикрою лицо платком, и никто меня не узнает». И все прошло, как она и предполагала, на нее не обратили внимания: подумаешь, черная ворона среди прочего воронья.
Следующей ночью она не могла уснуть. Она совсем не плакала, хотя была поглощена печалью.
Сердце колотилось так, будто хотело разбиться вдребезги. Она поднялась, чтобы немного пройтись, но ноги отказывались служить. Мария даже попыталась вспомнить застарелую ненависть к Симону и всем этим проклятым рыбакам. И к самому Иисусу, который предпочел страшную смерть жизни с ней. Но свои слезы она уже выплакала.
