– Вы должны знать, что у Сына Человеческого есть власть на земле прощать грехи.
Тут Он обернулся к парализованному и сказал:
– Встань, возьми свои носилки и ступай домой. Человек встал и пошел, и толпа возликовала.
Только книжники стояли тихо, застывшие, словно не верили своим глазам.
После этого Иисус пошел вдоль берега, а вокруг него теснились люди. В Капернауме теперь бывали не только галилейцы, был народ из Иудеи, Идумеи и с другой стороны Иордана, даже от Тира и из Сидона шли к нему люди. Обычно в толпе можно было найти и язычников – сирийцев и греков.
Иисуса так плотно окружили, что Он вынужден был зайти в лодку и говорить со всеми этими людьми оттуда. Ему никогда не приходилось повышать голос или кричать. Его голос был мягким, но тем не менее разносился на большое расстояние.
К обеду толпы наконец рассеялись. Иисус собирался подняться на гору вместе с учениками, а Марии сказал:
– Ты можешь остаться здесь.
Когда Он заметил разочарование в ее глазах, то рассмеялся и спросил:
– Ты разве забыла, о чем я говорил тебе утром? Оставайся и жди.
Когда Иисус с учениками пошли в обход дома, Мария решила отдохнуть у себя в комнате. В дверях ее внезапно окликнул знакомый голос, далекий, словно из детского сна:
– Мария!
Перед нею стоял высокий грек, но она отказывалась верить своим глазам. Саломея, стоявшая рядом, увидела, как побледнела Мария, и схватила ее под руку. Но Леонидас сказал:
– У тебя есть дурная привычка падать в обморок при виде меня.
Этот голос и смех вернули ее в действительность, но она еще пару секунд продолжала держаться за Саломею.
– Ты мертв вот уже восемь лет, – прошептала она.
– Меня не убили, а взяли в плен. Мы можем присесть и поговорить?
Мария взглянула на Саломею и поняла, что должна кое-что объяснить.
– Это мой приемный отец, Саломея. Я долгие годы оплакивала его как погибшего на войне, далеко в Парфии.
– Понятно, – ответила та. – Может быть, вам двоим лучше пойти на прибрежную скалу? Там вы сможете побыть наедине.
Саломея, как только вышла, громогласно сообщила другим женщинам о том, что к Марии Магдалине вернулся ее приемный отец.
Колени Марии дрожали, она не могла сделать ни одного твердого шага на всем пути до озера, но все же они туда добрались.
– Я тоже потрясен, – сказал Леонидас. – Я видел, как встал парализованный, я слышал, что Иисус говорил книжникам. И все, что Он говорил, сидя в лодке.
– Я уже так привыкла к этому, что больше не удивляюсь. И все же то, что Он говорит, – очень значительно. Никто никогда не говорил такого.
Она умолкла, но потом поправилась: