Варнава побледнел от гнева:
– Хочешь сказать, предрассудков нет у тебя, последователь Зевса и прочих отвратительных идолов?
Леонидас расхохотался:
– Я никогда не исповедовал культ Зевса. Кстати, ты совсем не разбираешься в греческом пантеоне, он гораздо более символичен, нежели ты думаешь. Сейчас я, как и Мария, христианин. Прискорбно то, что вы все еще скованы старыми догмами.
Мария наполнила чаши гостей, они выпили и, несмотря ни на что, расстались как обычно. Внезапно на ум Леонидасу пришло, что иудеи любили переливать из пустого в порожнее. «Это их отличительная черта», – невольно подумал грек.
Прощаясь у ворот с Марией, Павел сказал:
– Когда-нибудь ты должна будешь рассказать о том, что видела в день Воскресения. И о Его смерти.
Мария закрыла глаза.
– Тебе до сих пор больно? После всех этих лет…
– Да.
По дороге обратно в синагогу Варнава заявил:
– Она хочет, чтобы мы отреклись от наследия наших предков.
– Насколько я понял, именно этого требовал ваш Учитель, – ответил равви Амаха.
Павел не принимал участия в разговоре, он молчал, отдавшись размышлениям о том, каким образом Леонидасу удалось столько узнать о христианских собраниях в греко-римском мире. И прежде всего, откуда грек получил сведения о внутренних распрях в Коринфе? «Однажды я спрошу его, и он ответит», – подумал Павел.
– Давай до обеда погуляем по саду? – предложил Леонидас, когда Мария вернулась в беседку. Она, улыбаясь, кивнула.
– Считаешь, нам стоит остыть?
Леонидас засмеялся.
– Ну, вообще-то я ни удивлен, ни обеспокоен.
По петляющей тропке взобрались они на верхнюю террасу, и взгляды их обратились к морю, в котором вскоре должно было исчезнуть солнце.
– Я кое о чем хотел сказать тебе наедине, – заявил Леонидас. – Ты заметила, что Терентиус постоянно крутится рядом во время наших бесед с апостолами? Он как всегда учтив и замкнут, но уши его прямо-таки горят от любопытства.
Мария выглядела такой потрясенной, что Леонидас не выдержал и рассмеялся. Потом он внезапно посерьезнел. Увидев, как покраснела Мария, он поспешно сказал:
– Ты не должна бояться. Он предан и деликатен – это он впитал с молоком матери.
– Я не боюсь, – возразила Мария. – Мне стыдно. Я вдруг поняла, что Терентиус с женой в моем доме стали чем-то самим собой разумеющимся, словно это не люди, а мебель. Это ужасно.
Леонидас удивился.
– Он ведь сам держит дистанцию.
Мария молчала, так и было, но Иисус никогда бы этого не одобрил, Он бы заставил их встретиться и поговорить.
Леонидас продолжал:
– Когда я покупал обоих у Ливии, она мимоходом заметила: единственное, что можно поставить в вину Терентиусу, – это их с женой принадлежность к ужасной христианской секте.