Она готова. Но как она выйдет из дому незамеченной? Она стояла, держась за ручку двери. В холле обычно два лакея. Вряд ли она сможет пройти через выход для слуг, ее остановят и спросят. Был только один выход: капитан Карлион имел свою дверь. Она вела на Чарлз-стрит. Этой дверью никто не пользовался, лакея там не было.
Равелла быстро проскользнула по лестнице, прошла библиотеку и коридор, который вел к помещению Карлиона. К счастью, большинство слуг ужинали в это время, и она никого не встретила. Подойдя к гостиной, услышала голоса леди Гарриэт и капитана.
Они говорили тихо, но Равелла понимала, что они так заняты друг другом, что вряд ли услышат ее. На цыпочках прошла по коридору и спустилась к маленькой боковой двери. Она была заперта, но Равелла сумела открыть засов и вышла на улицу.
Солнце еще светило, но тени уже удлинялись, воздух был сухой, казалось, жар поднимался с пыльных улиц.
Равелла осмотрелась. Она была на Чарлз-стрит, но в записке упоминалась Хилл-стрит, которая была дальше к площади. Она хотела посмотреть в записку, чтобы быть уверенной, но записки не оказалось. Были кошелек, платок и маленький пузырек, но записки не было.
Она пошла не к Беркли-стрит, а дальше по улице, затем повернула к Хилл-стрит. По твердой мостовой она шла быстро. Кучера мыли и чистили кареты, украшенные гербами, в открытые двери конюшен она могла видеть, как грумы чистят лошадей, насвистывая сквозь зубы.
В любое другое время Равелла задержалась бы здесь. Лошади всегда привлекали ее. Даже лошадь со сломанной ногой могла привлечь ее внимание. Она бы остановилась и потрепала ее. Но теперь она спешила. Сердце ее билось быстро, а руки были холодны.
Наконец Хилл-стрит. На углу ждет карета. Она выглядит как наемный экипаж, запряженный одной лошадью. Кучер наполовину спал, у двери стоял человек. Равелла полагала, что это лакей.
Она подбежала к экипажу. Кучер поднял голову, а лакей, казалось, встревожился.
— Я мисс Шейн, — сказала она. — Вы меня ждете?
В ответ лакей открыл дверцу. Равелла заглянула внутрь. Там было темно, и она заколебалась, но ее подняли и грубо втолкнули в карету. Она пронзительно закричала. Дверца захлопнулась, экипаж покатил по дороге.
Оглушенная духотой и грубостью, Равелла лежала там, куда ее втолкнули. Затем она села и опять закричала от ужаса, потому что из темноты к ней протянулись две руки. Она почувствовала, как ее схватили. Она отчаянно боролась, но бесполезно. Рука схватила ее под подбородок, и что-то прижалось к ее губам.
Она пыталась бороться. Напрасно. Ее губы грубо раскрыли и влили ей в рот какую-то жидкость. Она пыталась помешать этому, но не могла дышать, должна была проглотить или задохнуться. Она сделала глоток — тяжелый, сладкий, тошнотворный — и глотала до тех пор, пока наконец бутылку не убрали от ее губ. Она попыталась закричать, но голос замирал в горле. Темнота навалилась на нее. Темнота не зрения, но сознания. Она почувствовала темные волны, качающие ее, засасывающие, хотя она боролась с ними.