И горячо об'яснился с Элеонорой, Одно слово заставило исчезнуть эту толпу обожателей, созванную ею лишь для того, чтобы испугать меня возможностью ее потерять. Она ограничивала свое общество несколькими женщинами и немногими пожилыми мужчинами. Все вокруг нас приняло добропорядочный вид, но от этого мы стали еще более несчастными: Элеонора признавала за собой новые права, я чувствовал себя обремененным новыми цепями.
Я не могу описать, к какой горечи и к каким припадкам ярости привели наши столь сложные отношения. Наша жизнь превратилась в непрестанную бурю. Интимность потеряла все свое очарование и любовь - всю свою сладость. Между нами не было больше даже тех преходящих моментов сближения, которые на короткое время как бы излечивают неизлечимые раны. Истина пробивалась со всех сторон, и для того, чтобы дать ей понять меня, я прибегал к самым жестоким и самым безжалостным выражениям. Я не останавливался до тех пор, пока не видел Элеонору в слезах, и эти слезы были только жгучей лавой, которая, капля за каплей падая на мое сердце, вырывала у меня крики, но не могла вырвать опровержения моих признаний. В это время я неоднократно видел, как она вставала с места и предсказывала, бледнея:
- Адольф, вы не знаете, какое зло вы делаете, но придет день, когда вы узнаете, узнаете, благодаря мне, когда столкнете меня в могилу.
Несчастный! Почему, когда она говорила так, я не кинулся туда прежде, чем она?
Глава девятая
Я не приходил к барону Т. со времени моего последнего посещения. Однажды утром я получил от него следующую записку:
"Советы, которые я вам дал, не заслуживают столь долгого отсутствия. К какому бы решению вы ни пришли, вы тем не менее остаетесь сыном моего самого дорогого друга, и ваше общество всегда будет мне приятно. Я бы очень желал ввести вас в круг, в который - смею обещать вам- вам приятно будет войти. Позвольте мне прибавить, что чем более странным является ваш образ жизни, который я не могу порицать, тем необходимее вам рассеять предубеждения, без сомнения плохо основанные, и показаться в свете".
Я был признателен за благосклонность, высказываемую мне этим пожилым человеком. Я поехал к нему. Об Элеоноре не было речи. Барон оставил меня обедать. В этот день у него было всего несколько мужчин, довольно остроумных и любезных. Сначала я был смущен, но, сделав над собою усилие, я одушевился, я говорил, я раскрыл весь свой ум и все свои знания. Я заметил, что мне удалось заслужить одобрение. Я нашел в успехе такого рода удовлетворение моему самолюбию, которого был так долго лишен. Это удовлетворение сделало для меня общество барона Т. более приятным.