Мы обернулись и остолбенели – в двух метрах от нас стоял большой решетчатый мусорный бак. Он был перевернут, и в нем, как обезьяна в клетке, сидел тот самый парень.
Украденные у нас вещи лежали тут же рядышком – аккуратно сложенные.
– Где мобильник? – повысил голос Иоси.
Парень дернулся – было понятно, что наш куратор засовывал его в мусорный бак далеко не по-дружески.
– В заднем кармане, – как-то стеснительно сказал он.
– Хог-г-ошо, – удовлетворенно сказал Иоси. – Берите вещи и идите в гостиницу. Завтрак через пятнадцать минут. На лекции быть без опоздания.
Я вам говорил, что евреи – они только евреи, но не ангелы.
Он встал и стал разминать плечи, легко подпрыгивая.
– А ты не идешь? – спросили мы растерянно.
– Нет, я останусь, – как-то загадочно произнес Иоси, и, переведя взгляд на перевернутый бак, добавил: – Мне тут нужно разобг-г-аться с непг-г-гавильным евреем.
Из мусорного бака послышался сдавленный всхлип.
Двенадцать несчастных российских журналистов сидели в конференц-комнате отеля.
В углу противно гудел кондиционер, паучьи шелестя бумажками, прицепленными к выходному отверстию, откуда вырывался поток ледяного гриппозного воздуха.
Огромные, во всю стену, окна выходили в сторону пляжа, где уже начал собираться народ. Я смотрел на веселые стайки школьников, гонявших мяч по песку, и на маленькие яхты, появившиеся как по команде. В небе неподвижно завис парашютист, которого тянул на веревке катер.
За окном начинался веселый израильский день, наполненный солнцем, мороженым и барахтаньем в роскошной воде.
Но все это было зачеркнуто Иоси, который лично пересчитал нас по головам, когда мы входили на лекцию про помидоры.
Один наивный из нашей группы прикинулся больным и сообщил, что будет целый день лежать в постели, так как у него сильно болит левая рука. Через восемнадцать минут, когда он торопливо надевал плавки в раздевалке на пляже, из соседней кабинки послышался голос Иоси, который вначале поинтересовался, как его здоровье, а потом предложил сломать правую руку, чтобы уравновесить боль в левой.
Еще через пять минут этот наивный уже сидел за столом вместе с нами, грызя ручку и испуганно косясь на входную дверь, в которой стоял хмурый шабаковец.
Мы сидели в полной тишине, глядя на волшебную картину за толстой рамой. Снаружи бурлила жизнь, мы ее видели, но до нас не долетало ни звука – это была воистину гениальная метафора нашего ужасного положения.
Мы чего-то или кого-то ждали.
В углу комнаты кроме нас сидел высохший старичок в соломенной шляпе и белых сандалиях. Старичок равнодушно смотрел в окно. Он был покрыт Иосиным загаром, по которому было легко отличать местных.