Я стоял в кулисе, тарабаня про себя текст, когда из соседней кулисы вынырнул Семен Израилевич, наш администратор.
У него было прозвище «Зав. паникой».
Прозвище было справедливым.
Никто другой, кроме Семена Израилевича, не мог привезти нас на концерт в очередную «тырловку» за два часа до его начала.
Он говорил, что у автобуса может лопнуть колесо и что молодые артисты «должны учиться уважать зрителей».
И пока мы сидели на пыльных скамейках с костюмами в руках перед закрытым клубом, «уважаемые зрители» гнали домой коров и, завидев нас, снимали шляпы, вежливо кланяясь.
– Вот видите, – удовлетворенно говорил Семен Израилевич, потирая руки, – сейчас они поужинают и придут.
– Коров возьмут? – мрачно спрашивали мы.
Семен Израилевич на такие реплики не обижался. Он тут работал уже сорок лет, недавно возил Кобзона и точно знал, что зал будет полон и без коров, а некоторые зрители даже будут трезвые.
Но он любил всех зрителей, даже пьяных.
Однако в этот раз Семен Израилевич вынырнул из-за кулис с перекошенным лицом, схватил меня за лацканы костюма и трагично прошептал: «Катастрофа!»
Я сразу его понял.
У катастрофы было имя – саксофонист Володя.
С нами ездил маленький инструментальный квартет. Он аккомпанировал вокалистам, танцорам, да и вообще «на раз» делал все, что угодно.
Володя талантливо играл и талантливо пил.
Напивался он всегда неожиданно, причем перед концертом, после чего шел спать всегда в одно и то же место – на сцену за киноэкран.
Мы снимали с него костюм, выливали на него два ведра ледяной воды из ближайшего колодца, протирали, чтобы не простудился, снова одевали в костюм, и он покорно шел на сцену.
Прозвенел второй звонок. Положение было отчаянным – фонограмм музыкальных номеров у нас не было.
Я постарался унять нервную дрожь, попросил Семена Израилевича принести пару ведер с водой и признался, что, возможно, концерт придется отменять.
Семен Израилевич трагически заломил руки и сказал, что когда он возил Кобзона, то ничего подобного и близко не было, что в зале директор филармонии и его жена; и если отменится концерт, то никого из нас не возьмут на работу.
Я шикнул на него, и он побежал за водой.
В эту секунду зазвенел третий звонок.
Трясущимися руками я раздвинул занавес: в середине первого ряда усаживался толстый мужчина и женщина с прической-халой.
Понимая, что разовая ставка шесть пятьдесят и пошив двух костюмов под угрозой, я рванулся за экран.
Володя мирно посапывал на свернутой кулисе.
Он был необычайно бледен.
Мне была известна эта стадия – сейчас его не поднимешь даже цистерной воды.