Когда отступают ангелы (Лукин, Лукина) - страница 41
— Так?! — страшно вскрикнул Перстков, тыча себя пальцем в кадык. — Вот так, да?!
Он угодил в яремную ямку и закашлялся.
Григорий, не тратя больше слов, двинулся на Федора, и тонкое чутье художника подсказало тому, что сейчас его будут бить.
— Мужики, вы сошли с ума! — вскричал он, прячась за мольберт. — Вы что же, думаете, что это я? Что мне такое под силу?
Григорий остановился. Стало слышно, как Перстков сипит: «…плевать мне, как ты там меня видел!.. Мне главное, чтобы другие меня так не видели!..»
Григорий задумался. Они стояли на поляне, подобной огромному солнечному зайчику, над ними прозрачно зеленел зенит, а с тропинки на них с интересом смотрел праздно лежащий глаз, из-за обилия ресниц похожий на ежика.
Так что был резон в словах Сидорова, был.
— ХОТЯ… — ОШЕЛОМЛЕННО СКАЗАЛ художник. — Почему, собственно, не под силу?
— Ты что сделал с миром, шизофреник? — просипел Перстков, держась за горло.
Синее око Федора мистически вспыхнуло.
— Мужики, — сказал он. — Есть гипотеза. И далее — с трепетом:
— Что если видение мира — условность? А, мужики? Простая условность! Принято видеть мир таким и только таким. Принято, понимаете? Но художник… Художник все видит по-своему! И он влияет на людское восприятие своими картинами. Мало-помалу, капля по капле…
Праздно лежащий посреди тропинки глаз давно уже усиленно подмигивал Чускому и Персткову: слушайте, мол, слушайте — мудрые вещи мужик говорит.
— …И вот в один прекрасный миг, мужики, происходит качественный скачок! Все начинают видеть мир таким, каким его раньше видел один лишь художник!.. Творец!..
Перстков растерянно оглянулся на Чуского и оробел. Григорий Чуский стоял рядом — чугунный, зеленоватый. Земля под ним высыхала и трескалась от неимоверной тяжести. Таким, надо полагать, видел Федор Сидоров своего друга в данный момент. Наконец актер шевельнулся, вновь обретая более или менее человеческую окраску.
— Да вы кто такой будете, Феденька? — бурно дыша, проговорил он. — Врубель — не повлиял! Сикейрос — не повлиял! Федор повлиял, Сидоров!..
— А это? — Рука с кисточкой, похожая на крепкий старый корень, очертила широкий полукруг, и Чуский оцепенел вторично, пофрагментно зеленея и превращаясь в чугун.
— Да здесь же ничего на месте не стоит! — К Персткову вернулся голос. — Шаг шагнешь — все другим делается!
— Но ведь и раньше так было! Иной угол зрения — иная картина!
— Неправда!
— Было-было, уверяю тебя! Как художник говорю!
— А ну, тихо вы! — дьяконски гаркнул Чуский. — Подумать дайте!..
Минуты две он думал. Потом спросил отрывисто:
— Ты полагаешь, это надолго?