Добро пожаловать в ДОПР[46].
Первого октября девяносто четвертого года журналист Андрей Обнорский въехал на территорию ИЗ 45/1 Кресты в стальном чреве «Черного ворона». Ворота закрылись.
— Ну, здорово, дом родной! — заорал дурным голосом кто-то невидимый Андрею из дальнего бокса.
— Ты поори у меня, — сказал безразлично и беззлобно конвоир. А чего, действительно, особенного?
Обнорский сидел с закрытыми глазами, прислонившись затылком к холодной стальной стенке фургона. Мыслей не было никаких.
Среди десяти с лишним тысяч обитателей Крестов около двухсот составляли бывшие сотрудники правоохранительной системы. В основном — менты. Их личные дела украшает аббревиатура — БС, что и означает — бывший сотрудник.
Хороший он или плохой, жертва обстоятельств или заматеревший преступник, все же он свой… вроде бы свой. Отношение к БС помягче, чем к прочему спецконтингенту. Все под Богом ходим, все помним пословицу про суму да про тюрьму. Жизнь разные курбеты делает: сегодня ты ходишь в операх тюремных, при ксиве и власти. А завтра? Дашь ты гарантию, что завтра сам не окажешься здесь?… Вот то-то. Потому и относятся к БС мягче, лояльней. В тюрьме тоже есть свои касты, свои аристократы и свои парии.
Обнорского поместили в красную хату — камеру, где содержатся вчерашние сотрудники милиции, завтрашние осужденные. Ах, неправды сколько в этом вчерашние, завтрашние… Следствие в России идет неспешно. Между вчера и завтра, между арестом и судом проходят месяцы, иногда годы. Где вчера? Где завтра?… Что между ними?
Есть только миг между прошлым и будущим, поется в популярной песне, именно он называется жизнь. Вот так, ребята.
Между прошлым и будущим подследственного — Кресты: камера, бессонница, допросы, коридоры и галереи. Бесконечные тюремные галереи с одинаковыми дверями камер, с затянутыми сеткой лестничными маршами. Да прогулочный дворик… серое небо… И снова бесконечные галереи, галереи, галереи. Камера. И завтра. И послезавтра. И через месяц. И…
Есть только миг между прошлым и будущим…
Женщина-контролер подвела Андрея к двери камеры N 293:
— Лицом к стене.
Он повернулся лицом к неровной, покрашенной в темно-коричневый цвет стене… И вдруг услышал гортанный голос, напевающий по-арабски! Знакомый мотив, знакомые слова… Он и сам когда-то напевал эту песню. Значит, все-таки прав Никита: я сошел с ума.
Контролерша зазвенела ключами. Скрипнула дверь. Голос стал громче. Андрей Обнорский стоял на галерее второго этажа старинной питерской тюрьмы и слушал песню на арабском языке. Конечно же, это бред… Этого просто не может быть. Он стоял, прижимая к себе казенные манатки: матрац, тощую подушку, одеяло с пододеяльником и две серые простыни. На застиранной, остро пахнущей дезинфекцией ткани слабо проглядывали фиолетовые штампы… А голос все звучал, и жаркий ветер гнал песок над барханами, обжигал сухую обветренную кожу, забрасывал песчинки в карманы непривычной палестинской формы.