Над боярской Москвой плывет утренний благовест.
Иванка Болотников, прислонившись к бревенчатой стене темного подклета, невесело раздумывал:
"Прав был Пахом. Нет на Руси добрых бояр. Вот и наш князь мужику навстречу пойти не хочет. Даже выслушать нужду мирскую ему недосуг".
Рядом, свернувшись калачиком на куче соломы, беззаботно напевал вполголоса Афоня Шмоток. Болотников толкнул его ногой.
— Чего веселый?
— Кручину не люблю. Скоро в вотчину поедем. Вот всыплет нам князь кнута и отпустит восвояси. Агафья там без меня скучает.
— У тебя баба в голове, а у меня жито на уме. Князя хочу видеть. Нешто он крестьянам хлеба пожалеет? Не посеем нонче ‑ и ему оброка не видать.
Афоня выглянул в малое оконце, забранное железной решеткой и оживился:
— Примет тебя князь, Иванка. Глянь ‑ воротный сторож по двору идет. Денежку он зело любит. Вот мы его сейчас и облапушим, ‑ довольно потирая ладоши, проговорил бобыль и крикнул в оконце. ‑ Подойди сюда, отец родной!
Привратник, услышав голос из подклета, остановился посреди двора, широко зевнул, перекрестил рот, чтобы плутоватый черт не забрался в грешную душу и неторопливо, шаркая по земле лыковыми лаптями, приблизился к смоляному срубу.
— Чего рот дерете, мужичье?
— Поначалу скажи, как тебя звать‑величать, батюшка?
— Звать Игнатием, а по батюшке ‑ сын Силантьев, ‑ позевывая, прогудел привратник.
— Нешто Игнатий! ‑ обрадованно воскликнул Афоня, высунув в оконце жидкую козлиную бороденку. ‑ Ну и ну! Однако, счастливец ты, отец родной.
— Это отчего ж? ‑ недоуменно вопросил Игнатий.
— Через неделю тебе вино да хмельную брагу пить за день святого Игнатия ‑ епископа Ростовского. Великий богомолец был и добрыми делами среди паствы далеко известен. Тебя, чать, не зря Игнатием нарекли. И в тебе добрая душа сидит.
Привратник ухмыльнулся, пегую бороду щепотью вздернул.
— Ишь ты! Все святцы постиг.
— А теперь скажи мне, мил человек ‑ почем нынче на торгу добрый суконный кафтан? ‑ елейно продолжал выспрашивать Афоня.
— Четыре гривны, братец.
— Так‑так, ‑ поблескивая глазами, раздумчиво протянул бобыль, а затем проговорил участливо. ‑ Вижу, одежонка на тебе, Игнатий, свет Силантьев, немудрящая да и лаптишки княжьему человеку не к лицу. Проведи нас к князю в хоромы, а мы тебе за радение на суконный кафтан да сапоги из юфти полтину отвалим. Глядишь, день святого Игнатия в обновке справишь.
— Отколь у вас экие деньжищи? Поди, врешь, братец.
Афоня тронул за рукав Болотникова, шепнул:
— Вынимай мирскую полтину, Иванка. Показать Игнашке надо. Дело верное, клюнет.