Глава 67
НА КРЕПОСТНЫХ СТЕНАХ И В ПОЛЕ РАТНОМ
Во всех церквах и храмах служили неустанные молебны, где духовные пастыри слезно просили господа даровать воинам победу над иноверцами.
А крепостные стены, башни и звонницы густо облепили московитяне, с тревогой взиравшие на ратную равнину.
Посадские то безмолвствовали, замирая, то шумно ликовали, следя за сечей. Древняя столица, знавшая многие приступы, никогда еще не видела возле себя полевой битвы.
Дед Терентий, стоя на крепостной стене и придерживая старческой рукой шустрого Аникейку, изрекал слобожанам:
— Видел я многие сражения, ребятушки, но такое ‑ впервой на Москве случается. Мудреная битва.
— Отчего мудреная, отец? ‑ спросил старого тяглеца из Зарядья княжий привратник Игнатий.
— Ась?
Игнатий наклонился к старику, туговатому на ухо, и повторил свой вопрос.
— А то как же, почтеннейший. Отродясь такого не бывало, чтобы промеж двух ратей еще одна рать билась…
Игнатий махнул на деда рукой, а Терентий повернулся лицом к Москве‑реке, силясь хоть что‑нибудь узреть слезящимися глазами. Но тщетно. Все расплывалось в старческих глазах мутным пятном.
Терентий дернул за рукав Аникейку, спросил с беспокойством:
— Чего там теперь деется, внучек?
— Бьются, деда, бьются, ‑ уж в который раз отвечал Аникейка.
— Был бы в теле ‑ пособил бы ребятушкам. Я с татарвой не единожды в поле встречался. Свирепые людишки. Помоги, осподи, воинству православному, ‑ бурчал в белую пушистую бороду старый посадский…
Возле Яузской башни вздыхала о князе Андрее молодая супруга Елена Телятевская. Вытирая слезы шелковым платком, говорила Секлетее:
— Боюсь за князя, мамка. Горячий он…
— А ты больше господу молись, княгиня. Пошто из Крестовой палаты убежала. Бог‑то страсть не любит на полуслове молитву прерывать. Пойдем‑ка, матушка, в терем.
— Не могу. К нему хочу, в поле. Нелегко там моему соколу.
— Крепись, матушка. Перестань слезами исходить. Не един наш государь с нехристями бьется, ‑ строго вымолвила старуха.
— Извелась душа моя, мамка. Пойду в стан, пожалуй, о князе спытаю.
— И полно тебе, матушка, ‑ сердито стукнула клюкой Секлетея. ‑ Мыслимо ли дело женам по рати бегать. Да и не впустят тебя туда. Идем, княгиня, в моленную…
На Ивановской колокольне стояли подьячие Разбойного приказа Силантий Карпыч и торговый сиделец Федотка Сажин.
— Отведи беду, осподи. Не дай товару пропасть. Два обоза у мя в Гостином дворе[152], ‑ поминутно крестясь, бормотал торговый сиделец.