Сидит Василиса, раздвинув еловые лапы, поглядывает на далекую поляну, а на душе смутно. Вспоминает родную деревушку Березовку, девичьи хороводы, темную, низенькую отчую избенку на краю погоста.
"Пресвятая богородица! И зачем же ты дала загубить мою матушку злому ворогу", ‑ вздыхает Василиса.
Припоздала в тот вечер ватага. Еще до грозы отъехал приказчик в вотчину. Здесь и узнала Василиса о горе.
Приказчик грозился мужикам вскоре снова нагрянуть в Березовку. Старосте повелел девку Василису разыскать и привести в вотчину к князю Василию Шуйскому.
Федька Берсень укрыл горемыку у старого бортника.
Сейчас атаман малой крестьянской ватажки и дед Матвей сидели возле бани‑рубленки. Берсень ловко и споро плел лапоть из лыка, а бортник мастерил ловушку‑роевню.
— В двух колодах пчелы злы, гудят день и ночь, на взяток не летят. Боюсь ‑ снимется рой. Попробуй поймай их, стар стал, ‑ бурчал бортник, растягивая на пальцах сеть ‑ волосянку.
Федька долго молчал, думая, как приступить к разговору и провернуть нелегкое дельце, из‑за которого он и явился.
— Прижилась ли Василиса на заимке? ‑ наконец спросил Берсень.
— Все слава богу. Девка справная, работящая. В стряпне и рукоделии мастерица. Одно плохо ‑ тяжко ей покуда, по родителям покойным ночами плачет. Отец у нее еще в рождество помер.
— Много горя на Руси, ‑ вздохнул Берсень. ‑ Одначе все минется. Девичьи слезы ‑ что роса на всходе солнца.
— Так‑то оно так, Федор. Другого боюсь. Был тут у меня на днях княжий человек. Лицом черен, а душа, чую, и того хуже. Все о Василисе да о беглых мужиках пытал. Мнится мне ‑ вернется сюда Мамон.
— О мужиках, сказываешь, выспрашивал? ‑ встрепенулся Федька.
— О мужиках, родимый. В вотчине сев зачался, а ниву поднимать некому. Бежит пахарь с княжьей земли. Много ли у тебя нашего брата собралось?
— Почитай, более трех десятков будет.
— С каких сел да погостов мужики?
— Отовсюду есть. А более всего из дворянских поместий в лесах укрываются. Много теперь их бродит. Одни на Дон пробиваются, другие добрых бояр ищут. А мы вот подле своих родных сел крутимся. Живем артелью, избу в лесу срубили.
— Кормитесь чем?
— Живем ‑ не мотаем, а пустых щей не хлебаем: хоть сверчок в горшок, а все с наваром бываем, ‑ отшутился Федька, а затем уже серьезно добавил: Худо кормимся, отец. По‑разному еду добываем. Лед сошел ‑ рыбу в бочагах да озерцах ловили. На днях сохатого забили. Да кой прок. Един день мясо жуем, а на другой ‑ сызнова в брюхе яма.
— Отчего так?
— Теплынь в лесу. Мясо гниет. С тухлой снеди в живот черт вселяется. Мрут мужики с экого харча.