Матвей снял роевню с колен, покачал головой.
— Ну и дурни. Токмо зря зверя бьете.
— Так ведь брюхо не лукошко: под лавку не сунешь.
Берсень поднял на старика голову, а бортник тронул его за плечо, хитровато засмеялся и предложил:
— Хочешь, паря, иного мяса спробовать? Более года уже храню, а все свежец.
— Поди, врешь, старик, ‑ недоверчиво протянул Федька.
— Ступай за мной, своими очами увидишь.
За двором, в саженях пяти от бани, стоит вековое могучее дерево с пышнозеленой развесистой кроной.
— Зришь ли дупло?
Берсень обошел кругом дерева, обшарил глазами весь ствол, но дупла не приметил.
— А вот оно где, родимый, ‑ бортник пал на колени, раздвинул бурьян и вытащил тугой пучок высохших ветвей из обозначившегося отверстия.
— Ну и што? ‑ пожав плечами, усмехнулся Федька.
— Суй в дупло руку, ‑ повелел бортник.
Берсень присел на колени, запустил в дыру руку и извлек липкий золотистый ком фунта на три.
— Никак мед залежалый, ‑ определил Федька.
— Поверху мед, а внутри лосятина, ‑ смеясь, вымолвил бортник и отобрал у Федьки золотистый ком.
Старик вытянул из‑за голенища сапога нож, соскреб с куска загустевший, словно воск, слой меда и снова протянул Федьке.
Берсень поднес лосятину к носу, нюхнул.
— Никакого смраду, един дух медвяной.
— То‑то же. У меня тут в дупле пуда три хранится.
Бортник приказал старухе сварить мясо в горшке. За обедом Федька охотно поедал вкусную лосятину и приговаривал:
— Надо же. Более году лежит, а словно первачок. Обрадовал ты меня, Семеныч. Меду мы раздобудем и зверя забьем. Теперь прокормимся.
— Отчего тебе Кирьяк первейший враг? ‑ неожиданно спросил атамана бортник.
Берсень отодвинул от себя чашку с варевом. Нахмурился, лицом стал темен.
Федьке лет под тридцать. Мужик плечистый, роста среднего, нос с горбинкой. Сухощавое лицо его обрамляла кудреватая черная борода. На атамане ‑ армяк из крашенины, темные портки, на ногах, ‑ крепкие веревочные чуни[29].
— Помню, прошлым летом я тебе сказывал, что сам я из вотчины князя Василия Шуйского, ‑ заговорил Берсень. Многие мужики в деревеньках шубы из овчины на княжий двор выделывают, а я лапотник. В нашем погосте сажает приказчик Кирьяк после осенней страды всех крестьян на лапти. Не сготовишь ‑ кнутом выстегает да опосля за это четверть ржи на оброчный хлебушек накинет. Не человек, а аспид. Меня он не раз в темный подклет сажал. Цепями обвешает и самолично кнутом, собака, стегает. Это он любит, завсегда лежачих бьет. Девку Кирьяк в деревеньке схватил, а мы защищать задумали. Девку отстояли, а ночью нас в избе людишки Кирьяка повязали и в подклет свели. Утром приказчик батогами нас бил. А брательник мой не выдержал да и харкнул приказчику в морду. Кирьяк братана изувечил.