Повечеряли. Ребятенки снова полезли на полати. В зыбке закричал младенец. Этот от Афони, другие ‑ от прежнего покойного хозяина, рано ушедшего в землю с голодной крестьянской доли.
— Пойдем‑ка во двор, родимый. Душно чего‑то в избе, ‑ предложил бортник.
— Привык в лесу вольготно жить. Эдак бы каждый мужик бортничать сошел, да князь не велит. Ему хлебушек нужен, а медок твой ‑ забава. Нонче вон просились бобыли на бортничество податься, так князь кнутом постращал. Вам, сказывает, по земле ходить богом и мною указано, ‑ подковырнул старика Шмоток.
— Бортничать тоже, милок, не сладко. Среди зверья живу. Да и годы не те. Оброк, почитай, вдвое князь увеличил, а дику пчелу старикам ловить не с руки.
Вышли во двор. Тихо, покойно, и темь непроглядная.
— У тебя банька есть?.. Возьми фонарь.
— Толкуй здесь, дедок. Пошто таиться?
— Тут нельзя… От Федьки к тебе заявился, ‑ тихо вымолвил бортник.
Афоня разом встрепенулся, присвистнул и метнулся в избу за фонарем.
В бане Матвей пытливо глянул на бобыля и строго произнес:
— Дорогу к тебе не по пустякам торил. Дай зарок мне, что все в тайне сохранишь.
Афоня перекрестился и бойко ударился в словеса:
— Чтобы мне свету божьего не взвидеть. Лопни глаза. Живот прах возьми. Сгори моя изба, сгинь последняя животина, отсохни руки и ноги, иссуши меня, господи, до макова зернышка, лопни моя утроба. Коли вру, так дай бог хоть печкой подавиться. Не стану пить винца до смертного конца…
— Ну, будя, будя, ‑ остановил разошедшегося Афоню бортник. ‑ Однако, мужик ты речистый.
Матвей сел на лавку, скинул с ноги лапоть и принялся разматывать онучи, в которых был спрятан бумажный столбец.
Шмоток придвинулся к фонарю, не торопясь прочитал грамотку, и раздумчиво зажал бороденку в кулак.
— Сурьезная затея у Федьки. Тут все обдумать надо.
— Порадей за народное дело, родимый. Берсень о том шибко просил. Какими судьбами его повстречал?
— Федьку‑то? ‑ Афоня почесал лаптем ногу в заплатанных портах. ‑ Тут длинный, дедок, разговор. Хошь поведаю?
— А впрочем, бог с тобой. Не к чему мне все знать. Да и идти пора. У Исая заночую, ‑ порешил бортник, зная, что Афоня замучает теперь своими россказнями до полуночи.
— Чево ж ты эдак? ‑ удерживая старика за рукав, всполошился Афоня. Оставайся, места в избенке хватит. Не гоже гостю в ночь уходить.
— Ты уж прости, родимый. Дело у меня к Исаю есть. За хлеб, соль спасибо. Что Федьке передать?
— Пущай ждет. Нелегко коробейку раздобыть, одначе попытаюсь.