— Когда же мужику просвет будет, батюшка Калистрат Егорыч?
— Будет и досуг, ребятушки.
— Знамо: будет досуг, когда на погост понесут, ‑ вступил в перепалку Шмоток.
— С покрова забирайся на печь, Афонюшка, и почивай всю зиму.
— Мне почивать не с руки, батюшка: ребятишек орава. На полатях лежать ‑ ломтя не видать.
— Тьфу, окаянный! Ну и пустомеля, прости господи, ‑ крутнул головой приказчик и сплюнул в правую сторону.
Афоня тотчас приметил это и хитровато засмеялся.
— А ведь так плевать грех, батюшка. Осерчать может осподь.
Калистрат ‑ человек набожный, потому сразу перекрестился и снова повернулся к речистому, озорному бобылю.
— Отчего так, сердешный?
— Никогда не плюй, батюшка Калистрат Егорыч, на правый бок да на праву сторону. Помни ‑ ангел хранитель при правом боке, а дьявол при левом. Вот на него и плюй да приговаривай: аминь и растирай ногой.
Мужики гоготнули. Приказчик, не удостоив ответом Афоню, крякнул, вскинул бороденку и сказал строго:
— Нам тут рассусоливать неча. Айда, мужички, на гумно. Дела ждут.
Бобыли и сыны крестьянские нехотя потянулись за приказчиком. Рядом с Калистратом находился и Мокей, косясь злыми глазами на Иванку. Болотников, сцепив кулаки, шел среди парней и думал: "Столкнемся ночью, либо в лесу на узкой тропе ‑ не разминемся. А там господь рассудит ‑ кому еще землю топтать".
Княжье гумно ‑ на краю села, возле ярового поля. Обнесено крепким высоким частоколом. Высятся над тыном два замшелых амбара. Изготовлены срубы со времен великого князя Василия. От старости потемнели, накренились, осели в землю. Вконец обветшала после вьюжной снежной зимы кровля с резными затейливыми петухами по замшелым конькам.
В первый же день после грозы приказчик зашел в амбар и ахнул: дождь просочился через крышу и потолок и подмочил сверху зерно в двух ларях. Почитай, четей пять испортилось. Добро еще князь не проведал!
Калистрат тут же приказал Мокею убрать из ларей сырое зерно и спрятать его подальше от строгого господского взора.
Приказчик подвел мужиков к амбару и ткнул перстом в сторону крыши.
— Подновить кровлю, сердешные, надо. Берите топоры и ступайте в лес новые стропила ладить.
"Вот торопыга. Отчего сразу про топоры не сказал", ‑ недовольно покачал головой Афоня, возвращаясь в свою избенку.
Проходя мимо крепкой, срубленной в два яруса приказчиковой избы, бобыль столкнулся с веснушчатой, розовощекой девкой в льняном сарафане. На крыльце размахивала руками и истошно кричала дородная высокая баба супруга Калистрата.
— Чево, дуреха, встала! Лови касатушку мою. Мотри, сызнова сбежит любимица моя, а ей цены нет. Лови‑и‑и!