К назарьевой избе во весь дух примчался с багром в руках Афоня Шмоток и заорал на мужиков:
— Чево рты пораскрывали?! Айда пожарище тушить!
— Угомонись, Афоня, ‑ строго оборвал бобыля бортник.
— Отчего так? ‑ недоуменно вопросил Шмоток и, подскочив к избе, воткнул багор в дымящийся венец сруба.
К бобылю шагнул благообразный старик Акимыч, отобрал у Афони багор и швырнул его в сторону.
— Над святыней глумишься, еретик.
Шмоток озадаченно развел руками. Мужик он пришлый, бродяжный, оттого всех еще местных, издревле заведенных обычаев не ведал.
На селе тушить пожар, зажженный от Ильи Пророка, считалось грехом великим, святотатством. Разве мыслимо Илью гневить ‑ повелителя воды, грозы и грома.
Ох, грозен батюшка Илья, но зато для мужика пособник в хозяйстве. Он хранит урожай, питает водой землю, растит нивы и посылает плоды. Нет, немыслимо крестьянину Илью всемогущего гневить.
Вот и сейчас по обычаю, возле избы собрались мужики с иконами. Явился и батюшка Лаврентий с образом святого пророка.
Мужики, опустившись на колени, глядели на пожарище и по колебаниям огня предсказывали урожай.
— Ко храму пламень сбивает. То к добру, авось с хлебушком будем, ‑ с надеждой в голосе вещал Акимыч.
Затем отец Лаврентий поднял мирян с земли. Мужики, держа перед собой святые иконы, пошли вокруг пожарища, вразнобой произнося:
— Даруй, пророче, милость свою. Сохрани животы и ниву от града и стрелы огненной…
А позади всех, в рваной сермяге и дырявых лаптях, плелся понурый погорелец Семейка Назарьев.
Как и предсказывал Исай, ненастье установилось ненадолго. Второй день моросил мелкий надоедливый дождь.
Дед Матвей, прослышав, что Мамон с дружиной подался в леса, сразу же после пожарища заспешил на свою заимку. Захватил с собой два фунта соли и скляницу водки Гавриле, прикупив товар у сельского торговца‑лавочника. Прощаясь, передал Исаю несколько медных монет на муку.
Исай обещал сходить за хлебом к мельнику с Иванкой и привезти мешок на лошади.
Пахом эти дни ходил на взгорье добывать глину. Когда‑то в молодости обучился гончарному делу. Теперь обосновался в Исаевой бане и лепил из глины горшки, чашки и кринки, сушил и обжигал их на огне. Изделия забирал на княжий двор приказчик, отправлял их на торги, а Пахому платил полушками.
На другой день после грозы приказчик собрал всех бобылей, крестьянских сыновей и заявил:
— Мужички, кои с лошаденками, пущай покуда к севу готовятся, а вам князь повелел на гумне амбары чинить.
Бобыли и парни хмуро почесали затылки. Какая боярщина в дождь? Афоня вопросил: