— Чарочка денежку стоит.
— Нету, кормилец, опустела мошна. Налей, батюшка. Николку помяну‑у.
Евстигней Саввич достал из‑под стойки пузатую железную ендову, обтер рушником, побултыхал перед своей бородой, смачно, дразня мужика, крякнул.
— Плати хлебушком. Пуд муки ‑ и твоя ендова.
Селянин съежился, слезно заморгал глазами, а затем в отчаянии махнул рукой и приволок свой мешок с мукой.
— П‑римай, Саввич! Все едино пропадать, а чадо помяну. Евстигней передал мужичонке ендову, а сам проворно сунул мешок под стойку. Карпушка обхватил обеими руками посудину, посеменил к столу, но тут споткнулся о чью‑то ногу в дырявом размочаленном лапте и обронил ендову на пол. Вино вытекло.
Мужичонка схватился за голову, уселся возле печи и горько по‑бабьи заплакал.
Болотников поднялся с лавки, поставил страдника на ноги и повел его к стойке. Сказал Евстигнею зло и глухо:
— Верни мужику хлеб, Саввнч.
Мельник широко осклабился, развел руками.
— Пущай ендову с вином принесет. Дарового винца у меня не водится.
Иванка швырнул на стойку алтын.
— Еще алтын подавай…
Болотников насупился, гневно блеснул глазами и, тяжело шагнув за стойку, притянул к себе мельника за ворот рубахи.
— Отдай хлеб, а не то всю мельницу твою порушим!
Евстигней попытался было оттолкнуть парня, но Болотников держал цепко. К стойке подошли питухи. Один из них замахнулся на мельника железной чаркой.
— Выкладывай мешок, черная душа!
Евстигней упрямо замотал лысой головой, возбранился.
— Взбунтовались. Ну‑ну… Придется приказчику донести.
— Доносчику первый кнут, ‑ совсем вознегодовал Болотников и больно потянул мельника за пушистую бороду, пригнув голову к самой стойке.
У Евстигнея слезы посыпались из глаз.
— Отпусти, дурень. Забирай мешок.
Иванка отодвинул мельника от стойки, нашарил мешок, вскинул его на плечи и спустился по темной скрипучей лестнице. Ступил к ларю и деревянным, обитым жестью лоткам, до краев наполнил Карпушкин мешок мукой. Отнес куль на телегу. Евстигней стоял с фонарем на лестнице и, сузив глаза, злорадно бормотал:
— Так‑так, паря. Сыпь на свою головушку…
Затем затопал наверх и, брызгая слюной, хватаясь рукой за грудь, заголосил.
— Разбой на мельнице! Гляньте на двор, православный. Лопатой мешки гребет, супостат. Последний хлебушек забирает‑е‑ет…
— На твой век хватит, батюшка. Уж ты не плачься, Евстигнеюшка. Мотри ушицы откушать не забудь милостивец, ‑ проворковал Афоня Шмоток.
Болотников шагнул к Карпушке, указал на мешок.
— Вези в деревеньку, друже. Евстигней за помол да харчи впятеро всех обворовал. Так ли я, мужики сказываю?