И ведь прав наш обыватель. Вот в чем загвоздка-то: прав. Возразить ему нечего. Все верно, все по закону. ПО СПРАВЕДЛИВОСТИ… Как-как? По справедливости?… Ага, по справедливости!… И вот тут что-то немножко (о, совсем немножко!) вызывает сомнения. В смысле, по справедливости. Возразить по существу нечего, а сомнения есть… Такая вот ситуация. Двусмысленная, непонятная.
— Да какие, к черту, сомнения? — может воскликнуть читатель. — В чем дело, господа сочинители? Уж не хотите ли вы выступить в защиту этого бывшего мента, превратившегося в откровенного бандюгана?
Хотим, дорогой читатель, хотим… но не будем этого делать, поскольку у нас нет такого МОРАЛЬНОГО права. Поскольку мы не можем быть объективны и беспристрастны. Да мы и не хотим быть беспристрастными. Да, собственно говоря, где же найти беспристрастного сочинителя?
Поэтому мы просто продолжим наш рассказ о бывшем опере Звереве, который лежит сейчас на шконке в ментовской хате следственного изолятора Кресты… Который наделал уже множество ошибок… Который уже проиграл два раунда в схватке за будущее… Который… да нравится он авторам, и все тут!
Камера два-девять-три, как принято называть номера камер в Крестах, была самой обычной. Если можно так сказать, усредненной ментовской хатой. В ментовских хатах содержат сотрудников милиции, прокуратуры, суда, госбезопасности и — иногда — иностранцев. В идеале перечисленные категории граждан (кроме иностранцев) должны быть кристально честными людьми и в тюрьму не попадать. Но жизнь от идеала отличается так же, как метр плотника от эталона в палате мер и весов. Увы, но сотрудники и милиции, и суда, и прокуратуры, и даже госбезопасности — всего лишь живые люди… Они подвержены человеческим слабостям и порокам. Они совершают ошибки и — хуже того — преступления… О том, что очень часто к преступлению их подталкивает само государство, мы сейчас толковать не будем. Неуместно, право. А может быть, неуместно, лево… Видимо, мы все уже очень сильно запутались, коли не можем понять, где право, а где лево. Может, господин Ястржембский растолкует? О, он растолкует… В камере два-девять-три сидели, кроме Зверева, два офицера. Один — заместитель начальника РОВД маленького областного городка. На пикнике, после обильного возлияния, он случайно застрелил из табельного ПМ собственную жену. Парился на нарах уже больше года. Явно и тяжело переживал. Скажи, положа руку на сердце дорогой наш читатель, есть резон запирать этого несчастного мужика в тюрьму? Как там по справедливости?…
Второй офицер был опером БХСС, погорел на взятке. Отрицал все вчистую, жаловался на политическое преследование. Тип откровенно мерзкий и никакого сочувствия не вызывающий. Таких оперов Зверев знавал…