Почему-то при этих словах стол вылупился на нас. Наверное, как единственных представителей молодежи в этой несвежей компании.
— Мы не знаем. Мы не нюхаем клей, — сказала Светка и пододвинула свой стакан поближе к бутылке.
— А что обо всем этом думает наш драматург? — вдруг спросил весельчак из пристройки.
Народ уставился на зрелого мужчину с грустными глазами.
Мужчина, которого назвали драматургом, нес в себе тайну. Если это была не шутка, то тогда все совпадало — и внимательный пытливый взгляд, и достоинство, и благородный облик знатока человеческих душ.
— Я думаю, кто прав, кто виноват, рассудит время. Новая метла по-новому метет. Будут и перекосы, и новаторства, и реальный прогресс. В любом случае так, как было раньше, уже не будет. И это великолепно. Горби действительно оживил страну. Подуло свежим ветром. Но за год не изменишь то, что прогнило насквозь. Может, у него и получится, если Запад поможет. Но с антиалкогольной кампанией он явно погорячился — в госбюджет от водки идет каждый шестой рубль. Посмотрим…
Народ уважительно закивал, и полемика сразу прекратилась. Видимо, драматург здесь был наподобие судьи — кого казнить, а кого… любить.
Он говорил и смотрел на меня. Даже Светка заметила, хотя в этот момент была занята пропорциональным разливом спиртного.
— А вы действительно драматург? — наивно спросила я, потому что в девятнадцать лет наивность воспринимается как невинность. Эротично и с умилением.
— Да. Я написал шестнадцать пьес и пять киносценариев. А мы никогда раньше не встречались? Мне ваше лицо кажется…
— …знакомо! — вклинилась Светка поддержать интригу. — Вполне возможно! Она училась в театральной школе. И снималась в кино, между прочим!
Я скромно потупилась. Назвать съемками полуминутное появление на экране было самонадеянно. Так, мелькнула в военном фильме, спела две строчки «В лесу прифронтовом», а потом сама себя не узнала. Гримеры затянули косички до японских глаз. А все потому, что маленькие права голоса не имеют. Что хотят с ними, то и делают.
Все это я рассказала драматургу как часть творческой биографии. Ту часть, которая была ему близка.
Драматургу рассказ понравился мимикой, непосредственными жестами и милой драмой. Ох, скажите — косички туго затянули! Какой ужас, ха-ха. По его лицу читалось: «Сударыня! Какое вы еще дитя! А я, умудренный жизненным опытом мужчина, смогу открыть вам неведомые горизонты, объяснить непонятное, научить всему, что умею сам».
— Может, прогуляемся по берегу? Подруга не будет против, если я вас ненадолго украду?
Его умное, интеллигентное лицо, обрамленное кучерявой сединой, было вытянуто, как маска индейца племени майя. Добрые широкие губы, огромный длинный нос, грустные всепонимающие глазки и широкие черные брови от середины лба по нисходящей к вискам.