— Не трогайте тут ничего!
— Господи, отдайте хотя бы. что уже готово, остальное донесете!
— Я могу остальное застенографировать, хотите?
— А я расшифрую, ха-ха! Так как мне отца твоего называть — Николаем или Виктором?
— Ну. блядь, тебя Светой зовут или можно и Зиной называть?!
— У вас ошибка — «юные ленивцы», поправьте на «ленинцы» вот здесь…
— Сами поправляйте! Вы же редактор! Пялились на клавиши, вот и опечатка…
— Хамка…
— Придирастка…
Производственные конфликты воспринимались как «рабочий процесс» и не тянулись долго. На следующий же день все друг с другом премило общались, потому что времени не было даже обсосать скандал.
Может, именно из-за хронического цейтнота я и не смогла бы сейчас узнать ни одного лица из тех, с кем проработала почти год. Мы видели тексты и телевизор с одними и теми же передачами, курсирующими по «Орбитам». Еще был кратковременный обеденный перерыв за свой счет (сдельная работа это всегда за свой счет) и поздно вечером переполненный троллейбус до метро. И тем не менее на тот момент это был единственный путь заработать на подготовку к вступительным экзаменам в музыкальное училище. Не самый легкий, но самый достойный.
По иронии судьбы, дом папашки оказался тот же. где я кормила клопов, зарабатывая на белые тапочки с кожаными завязками.
В доме располагался магазин «Руслан», напротив, через Садовое, возвышалось Министерство иностранных дел. Смоленская площадь.
Весь этот пафос не имел никакого отношения к самому дому, поскольку все квартиры в нем были жестко коммунальные, комнатушки маленькие, пресловутая одна уборная и единственный железный телефонный аппарат на стене в прихожей с исписанными химическим карандашом обоями.
На три коротких звонка в огромную коричневую дверь нам открыл мужчина неопределенного возраста, холерическими движениями и взглядом, полным осознанной ненависти ко всему окружающему.
Его лицо, изборожденное глубокими траншеями порока, вполне могло послужить прототипом театральной маски «Жестокость».
Нервным жестом он махнул нам куда-то в глубь коридора, и мы поняли, что нас приглашают войти.
— Как он на американского актера похож, — прошептала мне на ходу Светка.
— На Джека Николсона? Да, похож, — согласилась я, уже жалея, что пришла.
Скудно обставленная холостяцкая комната, старый шкаф, узкая кровать, рядом стул с лесенкой книг, на полу газеты; круглый раздвижной стол с белыми разводами от чашек, стопка игральных карт, шахматы, маленький телевизор и роскошный меховой кот, потрясенный нашим вторжением.
Я выбирала, куда присесть, и села на деревянный стул с вязаной думочкой. Кот тут же прыгнул мне на руки. Я вскочила и замотала головой.