— Кто это? — спросил он, крепче держась за плавник.
— Лгуны, мошенники и предатели, — ответил Герион. — Те, кто одну руку протягивает для рукопожатия, а в другой — прячет нож. От их медовых речей потемнела вода в реке. Смотрите, вот один из самых подлых.
Темноволосый мужчина подплыл к самой поверхности воды, и черты его лица немного оттаяли, чтобы он смог говорить. Тело его прикрывал потрепанный балахон, оборванная веревка глубоко впивалась в шею.
— Тридцать сребреников, — стонал человек, и холодные слезы струились по его щекам. — Я продал душу свою за тридцать сребреников. Они звенят в моих карманах и тянут на дно. Они тяжелы, как камни.
— Иуда! — воскликнул Филипп, вытаращившись на веревку, обвитую вокруг шеи. Ту самую, которой он удавился. — Ты предал Христа!
— Поцелуем я указал на него, — рыдал грешник. — Уста мои все еще объяты пламенем.
— И так будет вечно, ты, самый лживый из всех лжецов, — прорычал Герион и выдохнул из ноздрей струю воздуха так, что волна мгновенно накрыла Иуду с головой, и он снова застыл в ледяной воде. Окаменев, словно статуя, он медленно опустился на дно.
В туманной дымке показался противоположный берег, и вскоре под ногами Филиппа и Сатины снова была земля.
Они поблагодарили Гериона и извилистыми тропками направились туда, откуда исходило странное черное сияние.
— Мы уже больше не в Аду? — спросил Филипп, оглядываясь по сторонам.
Над бесплодной пустыней возвышались высокие скалы.
— Нет, — ответила Сатина. — Ты сам это поймешь, если прислушаешься.
Филипп не совсем понял, что она имела в виду, ведь он ничего не слышал. И вдруг его осенило: об этом и говорила Сатина. Вокруг было совсем тихо. Ни криков грешников, ни ударов кнутов, ни шипения огня. Совсем тихо и безлюдно. Он даже не слышал звука собственных шагов.
Они продолжили путь наверх по безмолвному склону горы. Впереди воздух трепетал от черных как уголь всполохов.
«По официальной версии, его отправили в принудительный отпуск, — звучали в ушах Филиппа всхлипывания Равины. — А на самом деле он в Чистилище. Люцифер сказал, что наказание мягкое. Но Чистилище… Это ужасное место…»
Они повернули и оказались на противоположном склоне горы, и тут Филиппу пришлось прижаться к каменной стене, потому что ноги у него подкосились. Настолько потрясло его представшее глазам зрелище.
Перед ними простиралось бесконечное огненное месиво. Языки пламени, высокие как башни замка, вырывались из гигантской бездны, без конца и края простиравшейся у их ног. Жар, исходивший из огненного котла, колебал воздух. Как будто они стояли у кратера самого большого в мире вулкана и смотрели прямо в его пылающее сердце.