И Филипп, который не хотел смотреть, не решался и даже подумать об этом не мог, увидел…
…огни. Огни повсюду. Небольшие костры, языки пламени шипят подобно сотням тысяч змей. Они образуют кольцо, в центре которого кто-то лежит на земле. Как алтарь для жертвоприношений. Или место казни.
Он стоит среди развалин какого-то города. На пыльных улицах горят костры, они освещают ветхие постройки и разрушенные дома, где повсюду крадутся тени… Огонь лишь отчасти приоткрывает завесу заполнившей все темноты. Перед ним руины заброшенного древнего города. Город-привидение в бескрайнем мраке Окраинных земель, похороненные в темноте останки, которые вновь воскресил из небытия огонь.
Из темноты на него и на тело, лежащее в кольце огня, глядят глаза. Он не видит, но чувствует их взгляды. Чудовища. Монстры. Проклятые. Творения тьмы, они держатся подальше от костров. Боятся их. И почему-то боятся его, Филиппа.
Он приближается к телу, связанному по рукам и ногам, и узнает его. Это мать Азиэля. Она до смерти напугана.
— Азиэль, — шепчет она исказившимся от страха голосом. — Сынок, не делай этого. Я… умоляю тебя. Я твоя мать…
Сначала Филипп никак не может взять в толк, почему она зовет его Азиэлем. Он делает непроизвольное движение, и в руках неожиданно оказывается нож. Острое лезвие поблескивает в свете огня, и на мгновенье он успевает рассмотреть отражение глаз в его холодной стали. Они черны как смерть.
Секунду спустя он склоняется над матерью, хватает ее за волосы и откидывает назад голову, обнажая шею.
Филипп пытается закрыть глаза, чтобы не видеть того, что должно произойти, но не может. Не может потому, что тело не принадлежит ему. Это Азиэль, он — Азиэль, он в плену его мыслей, его воспоминания, и вот уже слышит, как голосом Азиеля, холодным и острым, как лезвие ножа, он произносит слова: «У меня нет матери».
И проводит ножом по ее горлу.
Картинка уменьшается, съеживается в одну точку и тонет в черных как могила зрачках Азиэля.
— Она умерла, — произнес он удивительно спокойно. — Несколько часов назад, когда Люцифер принял свое решение.
Онемевший от страха Филипп не мог отвести глаз от ужасного чудовища, стоявшего перед ним. Сердце его бешено стучало. Хотя было такое чувство, что оно вовсе остановилось.
— Ты… ты убил собственную мать? Почему?
— Почему? — повторил Азиэль, его нижняя челюсть выступила вперед, говоря о вновь вспыхнувшем гневе. — Почему? Она запятнала меня человеческой кровью! Она влюбилась в жалкого человека! Ничтожного грешника! Она заслужила это! Неужели не понимаешь? — Азиэль замолчал, а когда заговорил снова, голос был совсем тихим. Почти печальным: — Она заслужила смерть, а ты дал мне возможность убить ее.