— Я все-таки думаю, что Люцифер обеспокоен, — возразила Сатина. Она встала с кровати и подошла к окну, из которого открывался великолепный вид на Город Дьявола. — Но, наверняка, ему сложно отказать себе в маленьком удовольствии немного позлорадствовать над Мортимером, угодившим в такую переделку. Не сомневаюсь, что он хочет вернуть амулет. Только не слишком быстро.
— Ах, вот оно что…
— Кроме того, в сложившейся ситуации гораздо хуже приходится Богу, а не Дьяволу, а это — настоящий бальзам на душу Люцифера. В Аду еще долгие годы будет, чем заняться, ведь на земле осталось так много смертных грешников. Но на Небеса, где более жесткие критерии отбора, большинству людей путь заказан. Для Эдема последствия бессмертия могут оказаться очень серьезными.
Филипп постоял немного, переваривая слова Сатины. Затем снова взглянул на свое отражение и повторил с небольшим дополнением:
— Как странно, черт возьми, снова быть здесь!
Друзья немного поболтали, но усталость давала о себе знать. После ужина они заглянули на кухню к Равине, и когда наконец удалось распрощаться с разговорчивой кухаркой, время было позднее.
Сатина и Филипп начали готовиться ко сну, и Филипп с ужасом осознал, что им предстоит провести ночь в одной комнате. Странная мысль, ведь в домике Мортимера они тоже спали вместе, но об этом он не задумывался. Вероятно, потому что тогда не было выбора — только гостиная для них обоих. А может, и потому, что для мыслей, которые приходили к нему в голову сейчас, там было слишком холодно или голова была занята совсем другими вещами.
Филипп не знал, была ли причина в том, что те, другие мысли, сейчас отошли на второй план, только в любом случае, здесь было намного теплее, чем в гостиной у Смерти. Очень тепло, ведь когда он уже улегся, Сатина вышла из ванной в одной футболке. Она не посмотрела на Филиппа, но сам он не смог удержаться и не взглянуть украдкой на ее стройные ножки. Он тут же снова отвернулся к зеркалу, в котором к своему ужасу столкнулся с загадочным взглядом Сатины. Она едва заметно улыбнулась, и Филипп почувствовал, как краска заливает его до самых кончиков пальцев.
— Я забыла пижаму, — сказала она, натягивая полосатую пижаму, лежавшую на постели. Задув свечи, Сатина забралась под одеяло. — Спокойной ночи, Филипп.
— Спокойной ночи, — откликнулся Филипп, молясь о том, чтобы Сатина не услышала, как он проглотил огромный ком размером со свое собственное неистово трепещущее сердце. Усталость как рукой сняло, и теперь ему казалось, что он ни за что не сможет уснуть.
Но он уснул. И увидел сон.