Олеша взрезал каждую фразу и препарировал каждое слово.
— Вот вы описываете осень так, — говорил он: — „Деревья погрузились в золотой сон о весне“. Хорошо это сказано или плохо? Сейчас разберемся.
Тот начинающий парень уже еле дышал от волнения.
— Вам самому этот образ, вероятно, очень нравится? — продолжал Олеша своим звучным голосом, и слова вкусно скатывались с его языка, отточенные и веские, как камешки одесского побережья. — Что же вам нравится в этом образе? „Золотой“ — цвет осени? „Сон“ — то есть не смерть, а спячка?
Парень облегченно вздохнул и благодарно посмотрел на Олешу. Он плохо знал его.
— Но, — продолжал Юрий Карлович, уставившись на юношу и как бы подвергая его гипнотизирующему действию своих маленьких, глубоко утопленных, синих, неумолимых глаз, — разве вы не чувствуете, что это образ ложный, что в нем есть слащавая красивость, что он жеманный, вычурный и в общем пошловатый?»
Олеша был большим оригиналом. Так, живя в Москве, он предпочитал творить не дома, а в грузинском ресторанчике, некоем подобии классического тифлисского духана, расположенного на Тверской улице, напротив Центрального телеграфа. Олеша не только обедал там, но и работал.
Рассказывает Василий Комарденков, театральный художник и профессор Вхутемаса, познакомившийся с Олешей в двадцатых годах прошлого века в Москве.
«По-видимому, Юрий Карлович выбрал это место потому, что там редко бывали люди искусства и ему не мешали работать. Духан помещался в полуподвале со сводами. Справа от входа несколько кабин отделялись яркими занавесками от общего небольшого зальца. В первой кабине, превращенной в импровизированный рабочий кабинет, часто сидел и работал Юрий Карлович Олеша, обложенный тетрадями и пачками бумаги. Обстановка ему не мешала работать, хотя здесь иногда раздавались тихие звуки зурны. Иногда и сюда заглядывали знакомые проведать его.
В те дни, когда ему писалось, Олеша предлагал бокал белого вина и, не вступая в разговор, протягивал руку, говоря:
— До следующего раза…
…О подвале-духане он сказал:
— Здешние посетители во многом помогают мне как типаж, и они отдаленно напоминают мне итальянский театр масок. И хозяин ко мне привык и не отказывает в кредите, когда это нужно».
Юрий Карлович был настоящим эрудитом, казалось, что он знает все на свете. И впрямь — Олеша легко мог поддержать разговор практически на любую тему с человеком любой профессии, и при этом никогда не казался дилетантом. Он любил и ценил общение, порой, быть может, и в ущерб творчеству. Вот как вспоминал о Юрии Олеше С. А. Герасимов: «Он приезжал с намерением писать, писать, писать, но писал мало, потому что вокруг было столько друзей и искушений. Спуститься в ресторан… где подавали вкуснейшие киевские котлеты… где можно было сидеть не торопясь… и говорить, говорить…».