Налетчики, о которых шепотом говорила вся Москва, которые три года изнуряли уголовный розыск, были скрыты от всех покровом своей второй жизни. Какая была настоящей? И та, и другая.
О ходе дела почти никто не знал. Правило тех лет: бессмысленно спрашивать о том, о чем спрашивать не положено. И МГБ не тронуло никого из родственников. Тихой беседы гэбистов было достаточно, чтобы покрыть молчанием подлинную историю тех, кто три года держал Москву в страхе. Семьи молчали от горести и стыда, соседи молчали от сострадания, знакомые молчали, чтобы связь с осужденными не отразилась на их судьбе. МУР молчал, чтобы не подрывать в людях веру в молодых строителей коммунизма. Полвека молчания.
Вход в их прежнюю жизнь наглухо завалили камнями.
На исходе 1978 года Владимир Высоцкий выступал в Зимнем клубе Красногорска (теперь — ДК «Салют»). Но даже он не знал тогда всей правды. И он не мог предвидеть, какой толчок зрительскому воображению даст фильм «Место встречи изменить нельзя», сила его реализма и обобщения. Фильм закрутил историю в обратном направлении. Вымышленные персонажи вызвали ассоциации и поиски похожих блатных авторитетов 1940-х годов. Так дело митинской банды похоронили на долгие годы под лапами «Черной кошки» — мифа, ставшего реальностью.
Прошло много лет. Теплый осенний день. В Губайлово играют ребятишки, клонятся к земле яблони, бабушки задумчиво гладят кошек и обмениваются нехитрыми новостями на лавочках. У этих домов, одетых в ветхое, теплое дерево, долгая память. Они много пережили. Давным-давно в одном из них произошел короткий, глухой разговор, с которого и началась вся эта история:
— Надо бы денег достать.
Молчание.
— Ну что ж, давай достанем.
В процессе работы над книгой очень близко подошли ко мне эти жизненные истории. Вместе с генерал-майором Араповым мы выпили по рюмке водки — за его товарищей-муровцев, ушедших из жизни. Среди них был и Аркадий Вайнер, сценарист фильма «Место встречи изменить нельзя» (в конце 1950-х годов он работал следователем на Петровке, 38).
Попрощавшись с Владимиром Павловичем, я иду в сторону станции метро «Семеновская». Еще с войны над ней возвышался барельеф Сталина, унесенный потом ветром XX съезда. Через несколько дней будет отмечаться очередная годовщина МУРа, а я думала о всех тех несчастных русских женщинах, которые всегда, во все времена оплакивают и погибших, и осужденных. Я думала о загубленных жизнях, которых было так много в ту мощную, в ту трагическую эпоху. Русскому человеку хорошо знакомо это вечное сопротивление как злу, так и добру…`