— Понял, отец…
— А потом, — сказал Адам строже, — передай ее самому достойному из твоего колена. А тот пусть передаст тоже самому достойному.
— Все сделаю, отец!
Адам похлопал его по руке.
— А помнишь наш разговор об Эдеме?
— Да, отец!
Адам сказал тихо, отводя взор:
— Так вот сейчас, когда я прожил девятьсот тридцать лет, уже не могу сказать с уверенностью, что именно видел. Тогда в каждом облаке находил драконов, огромные дворцы, летающие корабли, воздушные горы… Теперь вижу только облака. И… вспоминая об Эдеме, я…
Он закашлялся, Сиф поддержал его, пока тело Адама сотрясалось, сказал торопливо:
— Отец, я все понял.
— Правда?
— Понял, отец.
Адам прошептал:
— Но все равно, Сиф…
— Я слушаю, отец, слушаю!
— Он… есть.
Вечером Адам вышел из дома и, попрощавшись с теми, кто успел прийти на его зов, быстро пошел в горы, запретив следовать за собой кому бы то ни было. Сиф удерживал плачущую Еву, что рыдала и рвалась вслед Адаму, остальные провожали тревожными глазами уходящего первочеловека и старались угадать, каким мир станет после его смерти.
Адам поднялся в горы, там отыскался удобный и очень потаенный участок, до захода солнца успел выкопать две пещеры, одну в другой. Даже после прегрешения рост Адама оставался гигантским, Творцу пришлось согнуть его тело, чтобы оно поместилось в главной пещере.
По всем землям, включая и те, где расселились потомки Каина, прошел плач и горькие стенания. Адама любили и чтили, он оставался единственным непререкаемым авторитетом, судьей и учителем. А с его смертью, все чувствовали, мир в самом деле распадается на части.
Через семьдесят лет после его смерти Ева, плача, призвала Сифа.
— Дорогой сын, я тоже скоро уйду вслед за своим мужем. Мне горько покидать вас, но я буду счастлива наконец-то соединиться с Адамом! Тебя прошу только об одном, как создателя этой чудесной вещи — букв, опиши нашу жизнь с Адамом в назидание потомкам! Ничего не скрывай, ни ошибок наших, ни заблуждений.
Он сказал тяжело:
— Я это сделаю, мама.
— Только сделай так… Я видела в вещем сне, что Господь возжелает за грехи уничтожить род людской, и очень немногие спасутся… Так вот для спасшихся ты опиши нашу жизнь, но не на песке, а на камне и глине.
— Да, мама.
— Ты знаешь, почему?
— Нет, мама. Но я сделаю все, как ты говоришь.
— Если Господь в гневе своем, — сказала она печально и вздрогнула, — захочет сжечь землю, то камень потрескается и рассыплется, но глиняные таблички только станут крепче! Если же вознамерится наслать потоп, то глиняные растворятся, но каменные стелы уцелеют.
Он кивнул.