— Говорю по-русски: Ланьку Синкину! — ответил, как отрубил, Спиридон.
— Но… это… — Тихон никак не мог найти нужных ему слов. — Это же вовсе глупо…
— Глупо? — язвительно бросил отец. — А мозги девке крутить умно, по-твоему? Да еще сироту вздумал обманывать, бессовестный!
— Обманывать? Ничего не пойму. Никакого обмана не было… — совсем потерянно пробормотал Тихон.
— Не было? Еще отпирается! — гневно закричал Спиридон. — Всей Дымелке ведомо, как ты за девчонкой гонялся, проходу ей не давал. А потом, когда взбаламутил, когда поссорил ее с Максимом, — в кусты спрятался!
— Не кричи, тятя, — начал опять злиться и Тихон. — И вообще не лезь куда не просят.
— Не просят?.. Ежели дело доброе творится, знамо, со стороны соваться ни к чему, только попортить можно. Но когда пакостью начинает попахивать — тут уж положено без просьбы, по совести вникать.
— Ничем тут не пахнет!
— Не пахнет — значит, не надо допускать, чтобы пахло… Пойдем мы со старухой, повинимся за тебя, оболтуса, успокоим девку, предложение намеком сделаем. Ланька, ежели ты хочешь знать, дурья башка, девка всех мер. Тебе бы, олуху, не артачиться, а радоваться такому родительскому благословению. И мне утешение — денежки пойдут на пользу истинную, на воспитание сирот.
Как тут следовало поступить Тихону? Не мог же он спокойно и подробно рассказать отцу о своей безответной любви к Лане. Пусть эта любовь несчастна, мучительна, но все связанное с ней дорого, чисто и свято. Никому не положено знать об этом, все будет схоронено у него в душе.
Правда, на какое-то мгновение мелькнула перед Тихоном робкая надежда: а вдруг Ланя, когда отец с матерью придут свататься, вдруг она согласится выйти за него? Дашутку с Дорой все-таки легче воспитывать. У отца такие деньги!.. И ведь правда — на хорошее дело тогда пойдут. Но сразу же Тихон устыдился своих мыслей. Как ни маскируй, а выходила тут вроде купля-продажа. Не такова Ланя, чтобы согласиться на этот сговор. Да он и сам не хочет купленного счастья. Это позор, мука на всю жизнь, а не счастье!
Тихон вытащил из кармана металлический портсигар, медленно достал папиросу. Но не сдержался, резко захлопнул крышку, так стиснул, что пальцы побелели, а портсигар хлопнул, будто выстрелил, и сплющился.
— Слушай, отец, — чеканя каждое слово, сказал Тихон. — Если ты пойдешь к Лане, если ты посмеешь лезть к ней со сватовством и деньгами, не считай меня больше сыном! Ясно?
Отец спасовал. Подействовали на него не столько решительные слова Тихона, сколько сплющенный, превращенный в лепешку портсигар. Но, как бы там ни было, Спиридон не полез на рожон, а лишь буркнул полувызывающе, полупримирительно: