И вот Ланя осталась одна, полной хозяйкой. Нехитры были ее обязанности. Взяла коня, поехала за сеном — сенной двор рядом, пригорожен к другому телятнику. Потом с возом заехала в телятник, не слезая с саней, двигаясь вдоль яслей, вилами сбросила каждому теленку порцию. После кормления повыкидывала деревянной лопатой, окованной железом, навоз. Перепрягла лошадь в другие сани, на которых стояли две бочки, потрусила на речку, начерпала в них воды из проруби и, вернувшись в телятник, вылила эту воду из бочек в корыта. После водопоя привезла из траншеи силос, задала телятам, подкормила слабеньких концентратами, а на ночь накидала в ясли овсяной соломы.
И все. Можно идти домой.
Короток зимний день. Темнота уже опустилась на село. Рассекая ее, из окон падают на улицу длинные полосы света. Снег в палисадниках весь в текучих искрах — гонит ветерком тихую поземку, и снежинки одна за другой сверкают светлячками. На деревьях — пышная бахрома куржака. Когда ветер изредка дунет порывом — с веток осыпаются, будто с новогодней елки, праздничные блестки.
Однако настроение у Лани не праздничное. Нехитрый, но нелегкий труд — накормить, напоить полсотни телят. Болят с непривычки руки, ломит поясницу, ноги еле шагают. А еще дома немало дел. Истопив печь, приготовив ужин и завтрак на следующее утро, подоив и накормив коровенку, Ланя лишалась последних сил. Если и оставалось свободное время, то не манило уже ни в клуб сходить, ни дома книгу почитать.
Ланя тушила свет и забиралась вместе с сестренками на кровать. Второй кровати в доме не было. Родительскую деревянную, до невозможности старую и скрипучую, девушка изрубила на дрова. К тому же вместе спалось спокойнее, меньше одолевали ночные страхи. И сестренки, которые днем все еще заметно чурались Лани, ночью с удовольствием принимали ее к себе в постель, жались с обеих сторон, словно ища защиты. И это постепенно сближало их.
Зато когда приходили Максим и Тихон (почему-то они являлись теперь всегда вдвоем), в доме сразу становилось весело. А если прибегала еще и новая Ланина подружка, телятница Шура Чернова, тогда весь вечер, не умолкая, звучали оживленные голоса, раздавался смех. Усталость с Лани как рукой снимало. И все домашние дела завершались легко и быстро.
Ланя никого не винила в том, что на плечи ее легла такая ноша, — ни свою неласковую долю, ни тем более Александру Павловну, посоветовавшую взяться за выращивание телят. Девушка видела: и в телятнике можно работать с удовольствием. Рядом с ней, во второй половине корпуса, за таким же молодняком ухаживала Шура, и на нее было любо поглядеть. Все она делала с азартом, а вечерами хотя и говорила со вздохом: «Ох, устала до невозможности!», лицо ее светилось улыбкой. Похоже, сама эта усталость была ей приятна.