– Это ты к чему пчел завел? Фонарникам на прокорм? – поинтересовался я вместо приветствия и лишь потом поздоровался: – Доброго дня тебе, Унн. Приютишь странника?
Отшельник не спеша повернулся:
– Пришел, значит.
Голубые круглые глазки смерили меня цепким взглядом и остановились на тушках кроликов.
– И вкуса к охоте не растерял. Ну что же… устраивайся. Я подойду, когда закончу с делами.
Отшельник снова повернулся спиной. Я, закинув в дом заплечный мешок, закатал рукава и принялся свежевать добычу. Вскоре ко мне присоединился Унн. Пока я возился с обедом, он занимался обработкой шкурок. Не могу сказать, что мех летнего кролика – ценная добыча, но все-таки лучше, чем ничего; в хозяйстве пригодится. Занимались каждый своим делом, не открывая ртов. Да я и не говорить пришел. Мне нужно было другое. Посмотреть и понять, как Унн живет. По-новому посмотреть. Зная то, что знаю.
Ужинали мы тоже в абсолютном молчании. Унн активно двигал челюстями, я налегал на вино, которое прихватил из Азалы. Хотелось напиться по-черному. Мне это давно требовалось, просто позволить себе не мог. И так репутация хуже, чем у последнего демона.
А еще я пришел к Унну, чтобы сделать окончательный выбор. На самом деле… я его уже сделал. Оставалось только подтвердить свою правоту.
– Покажешь? – впервые за вечер разорвал молчание Унн, вытаскивая меня из невеселых раздумий. Я проследил за его взглядом и обнаружил, что сжимаю в руке прозрачный кабошон, дотрагиваться до которого стало привычкой. Теплота божественного дара успокаивала, утешала и исцеляла душу, а еще – грела надеждой на счастье. На маленькое личное счастье: без подвигов, сражений, злодеев и героев, которое начинаешь ценить, только нахлебавшись дерьма.
Я неохотно вытащил из-за пазухи артефакт. Камушек закачался на тонкой цепочке, и на тщательно выскобленной поверхности стола заиграли легкие радужные блики.
Отшельник, бросив на украшение мимолетный взгляд, невыразительно поинтересовался:
– Ты за советом пришел?
– Нет. Хочу спросить, как ты все это пережил. Как простил себя.
Отшельник усмехнулся:
– А кто сказал, что простил? Сам знаешь, память не позволит.
Я кивнул. Абсолютная память – тяжкое наказание. Как и вечная жизнь.
– Почему не вернулся? Грехи не позволяют? Или… не мог умереть, пока она жива?
– Ты всегда был жестким, Привратник. Умел бить по больному. Рад, что ты это умение не растерял, – смерил меня тяжелым взглядом бывший небесный воин. Первый, кого не устроил существующий мир и его обитатели. Только, в отличие от меня, Унн, жалея, мечтал сделать их лучше. Пусть даже через кровь и боль. Вот только самый милосердный из сонма ангелов забыл или захотел забыть, что сделать добро насильно нельзя. Насильно можно только искалечить.