Она кричала, выбираясь из перевернутой машины, путаясь в ремнях безопасности (в последний момент, перед тем, как автомобиль начало заносить, она успела машинально защелкнуть блестящую никелем железку ремня), ощупывая дверь в поисках ручки.
Сбоку раздался хрип. Надя развернулась, и наткнулась на кристально чистый взгляд Степана. Его лицо было в крови, но, тем не менее, он держался молодцом. Или пытался держаться.
— Беги! — прошептал он одними губами. — Беги, детка, не задерживайся…
Надежда вывалилась из машины, и поползла прочь, не оглядываясь. Впрочем, нет, один раз она все же обернулась, когда услышала дикий крик и почти сразу же торжествующий рев существа. Потом она бежала вдоль дороги, даже и не думая о том, что для существа, способного догнать машину, вряд ли окажется проблемой поймать жалкую дуреху, что плетется с трудом перебирая отяжелевшими бедрами, медленно удаляясь от того места, где страшный монстр устроил себе пикник.
Она бежала, что-то крича, неразборчиво, отчаянно, задыхаясь от холода, до тех пор, пока не свалилась в снег лицом, и даже тогда, уносясь прочь из зимнего леса, Надежда твердила самой себе:
— Это сон, страшный сон…
Надя выбиралась из кошмара, как из зловонного болота, выкарабкивалась и тонула вновь в темной жиже, нелепо причитая, повизгивая и поскуливая, словно пытаясь вымолить прощение у неведомого божества, в глазах которого, она казалась лишь назойливой мухой. И даже некоторое время спустя, проснувшись в теплой постели, она все еще слышала нечеловеческий крик полный боли и страдания.
А потом было утро.
Некоторое время она лежала в постели, созерцая потемневший от пыли, давно не беленый потолок. Зимнее утро стучалось в ставни, порывами ветра, и царапаньем снежинок, что ломали острые грани об равнодушные стекла окон.
Надежда скосила взгляд — Сергей безмятежно развалился на всю свою половинку кровати, широко раскинул руки. Он спал, и на его лице застыло неопределенное выражение, словно он был счастлив и одновременно страшился этого.
Это его дом, и здесь он чувствовал себя в порядке, в отличие от нее. Высокие потолки, огромные комнаты, старинная мебель, что впитала дух ушедших времен — все это тяготило, давило на психику.
А еще эти сны. Проклятые кошмары — многие ночи были наполнены ими, и белые простыни, пропитанные потом, стали непременным атрибутом ночных приключений. Там, в этих снах, все казалось насквозь фальшивым, и, тем не менее, погружаясь в тревожное ожидание исхода, Надя каждый раз, поднимала выше планку, за которой могло окончиться ее терпение. Словно ее готовили к тому, что однажды, она столкнется лицом к лицу с настоящим ужасом, перед которым померкнут все кошмары, станут досадным воспоминанием, не более.