Грозный поднялся на ноги. Жирный боярин, гремя цепью, боязливо отполз к стене. Тяжело ступая, царь приблизился к Серпухину, глаза его зажглись тяжелым, мрачным огнем.
— Бог свидетель, простил бы я тебя, Мокейка, не таись в тебе великая опасность. Засланный ты к нам Баторием, не соврал в том Шепетуха на дыбе, не соврал. А хуже того, на Димитрия, сына моего меньшого, умышлял, на том Ксафонов крест целовал. Так ведь? — повернулся он к жавшемуся к стене голому боярину.
Тот закивал головой в наморднике, заблеял:
— Вот те крест, ножичком, великий государь, подбивал Димитрия ножичком!..
Лицо царя начало дергаться, он поднес к нему руку, но остановить гримасничанье не получилось. Взгляд исподлобья прожигал насквозь, голова в черной шапочке, словно в ожидании удара, ушла в высоко поднятые плечи.
Речь Грозного стала отрывистой:
— Дай вам волю… всех моих ближних… меня самого!.. Смотри в глаза, морду на сторону не вороти!.. Вина!..
Стоявший за спиной царя спальник уже подавал ему чашу. Грозный выпил ее до дна и отшвырнул в сторону. Продолжал, немного успокоившись, но все еще тяжело дыша:
— Был у меня шут, рассказывал, будто прилетел с луны. Когда его посадили на бочку с порохом, признался, что все выдумал. Только это ему не помогло. Послушаем, что ты, Мокейка, запоешь. Дыба — самая в государстве нужная вещь, позволяет людям говорить то, что они думают…
Разом обмякнув, Грозный вернулся в кресло и дал знак палачу:
— Начинай, Гвоздюшко, только поласковее, сразу-то не усердствуй!
— Которого из двоих? — переспросил палач хриплым басом.
— А друга моего, Мокейку, его и бери! — ответствовал царь Иван голосом доброго, но очень уставшего человека. — Он, сердешный, вижу, совсем заждался…
Выступившие вперед подручные палача сгребли Серпухина в охапку и, подтащив к дыбе, прихватили его руки кожаными ремнями. Подошедший вразвалочку Гвоздь сорвал с Мокея одним движением рубаху. Отступив на пару шагов, словно художник перед мольбертом, оглядел с сомнением открывшееся белое тело. Манеры его были неспешны, двигался он размеренно, действовал умело. Вернувшись к дыбе, завел ремни за спину пытаемого. Подтянул их, пользуясь похожим на колодезный воротком, так, что Серпухин был вынужден согнуться пополам и принять позу стоящего на тумбе перед стартом пловца.
Поплевав на ладони, Гвоздь ухмыльнулся и крутанул резко ручку.
Ноги Мокея оторвались от земли, глаза полезли на лоб, дикая боль пронзила все тело.
— А-а-а-ааа!.. — заорал Мокей что было сил. — А-а-ааа!..