Не обращая на них внимания, Серпухин хватил поджидавшую его рюмку коньяку и пулей выскочил под высокие своды здания международного аэропорта. Спохватился, что забыл чемодан, только в такси, но эта оплошность его ни в малой степени не взволновала.
— Ну, я ему покажу, — шептал Мокей, забившись в угол на заднем сиденье машины, — урою, сотру в порошок!..
— Гаишникам отстегни, за постой в Шереметьево плати, да еще бензин в копеечку обходится!.. — привычно жаловался таксист, хотя его раздосадованный пассажир даже не поинтересовался, во что ему встанет катание по ночной Москве: сидел, насупившись, скрипел зубами так, что шофер не хотел, а обернулся.
Серпухин удивленного взгляда не заметил. Теперь его мысли занимал уже не старый служака, к нему пришло понимание разразившейся катастрофы. Мокей лихорадочно пытался оценить ее последствия, и выводы его были неутешительны: потеряно все до последнего цента! Он полный банкрот, и это отнюдь не преувеличение…
Серпухин застонал. Невозможность завтра утром лично поставить подпись под документом означала утрату вложенных в сделку денег! Всех! Всего того, что наскреб он по сусекам, что назанимал под гарантии собственности. Голова раскалывалась. Мысли путались. Не понимая того, что говорит вслух, Мокей бесконечно повторял:
— Ну, я покажу, я ему покажу!..
«Жизнь человеческая проходит в полнейшей неопределенности, и не потому, что не знает человек, откуда пришел и куда бредет — это бы еще полбеды, — сам мир, в котором коротать ему долгие годы, и тот остается для него сплошной загадкой. Поэтому, чтобы не потеряться во времени и в пространстве, люди и строят разные хитроумные теории, а потом подгоняют под них действительность и радуются своей сообразительности. Философы насилуют в бесплодных попытках свой интеллект, ученые суетятся, тычут в беззащитную природу приборами, представители искусства… эти вообще ничего не понимают — и так все вместе тащатся они безалаберной толпой от рождения к смерти. Хотя, возможно, это и хорошо, пусть себе развлекаются… — улыбался едва заметно апостол, меряя шагами тенистую аллею. — Лишь бы уразумели, что в созданном Господом мире есть всего две команды, и если не делаешь добра, то неизбежно приходишь ко злу. Впрочем, каждый из живущих это подспудно понимает, а то и точно знает, на чьей стороне в данный момент он ведет игру…»
Старик остановился, вытряхнул из поношенной кожаной сандалии попавший туда камешек.
«Тем не менее люди продолжают изо всех сил суетиться, — возобновил он свою прогулку, — рыщут в поисках куска пожирнее, словно стремятся наесться на всю оставшуюся жизнь, да еще и прихватить с собой впрок. Зачем? — Искренне недоумевая, апостол развел большими, жилистыми руками. — Разве есть такие, кто видел гроб с багажником? Разве понадобится людям в иной жизни накопленный ими скарб? Тут поневоле начнешь уважать насмехающихся над человечеством юродивых, а паче того тех упрямцев и безумцев, кто вопреки обстоятельствам жизни дерзает постичь цель своего прихода на Землю, прикоснуться к великой тайне существования в мире добра и зла…»